«Дело Кокорина и Мамаева»: неоднозначная квалификация

Популярность лица не должна влиять на уголовно-правовую оценку его деяния

Кравченко Сергей
Юрист

28 Марта 2019
Судебная практикаУголовное право и процесс

Отграничение хулиганства от составов преступления против личности всегда было одним из самых сложных моментов не только в советской, но и в российской судебной практике. С точки зрения правильности квалификации уголовные дела, в которых неизбежно возникает вопрос о разграничении названных преступлений, являются наиболее трудными, поскольку определить направленность умысла виновного лица крайне проблематично.

В силу п. 12 Постановления Пленума ВС РФ от 15 ноября 2007 г. № 45 «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных из хулиганских побуждений» (далее – Постановление Пленума ВС № 45), судам следует отграничивать хулиганство, ответственность за которое предусмотрена ст. 213 УК РФ, от других преступлений, в том числе совершенных из хулиганских побуждений, – в зависимости от содержания и направленности умысла, мотива, цели и обстоятельств совершенных деяний.

Это положение практически полностью повторяет разъяснение Пленума ВС СССР, содержавшееся ранее в п. 25 Постановления от 16 октября 1972 г. № 9 «О судебной практике по делам о хулиганстве».

Помимо направленности умысла отличие может заключаться в признаках объективной стороны деяний. Речь идет о конкретных действиях, совершенных виновным лицом, его роли в состоявшемся преступлении, последствиях, времени, месте, способе, орудии и обстановке.

Современная судебная практика квалифицирует как хулиганство деяние, совершенное в общественном месте (место совершения преступления) и публично (обстановка совершения преступления), независимо от того, был ли причинен конкретному лицу вред здоровью той или иной степени тяжести.

Репрессивная советская практика

Советское уголовное законодательство и правоприменительная практика по сравнению с российскими были более репрессивными, а потому нередко для квалификации деяния как хулиганства достаточно было совершить его в общественном месте. Однако встречались дела, доходившие до ВС РСФСР, в которых нижестоящие суды затруднялись при уголовно-правовой оценке публично совершенного деяния, в связи с чем ВС приходилось корректировать квалификацию.

Так, гражданин Р. был привлечен к уголовной ответственности за хулиганство – в городском парке (общественное место) на танцевальной площадке он ударил гражданина К. Узнав, что тот хочет познакомиться с его девушкой, Р. подошел поговорить. В ходе разговора К. толкнул Р., а тот ударил его кулаком в лицо1.

Как указал ВС РСФСР, несмотря на то что конфликт произошел в общественном месте и публично, Р. действовал на почве внезапно возникших личных неприязненных отношений. Кроме того, его умысел не был направлен на нарушение общественного порядка и проявление явного неуважения к обществу. В связи с этим ВС счел осуждение за хулиганство незаконным.

Либеральное российское правоприменение

Российское уголовное законодательство и практика его применения, на мой взгляд, одни из самых либеральных в мире: в отличие от США и Китая, у нас не применяется такой вид наказания, как смертная казнь, а также отсутствует уголовная ответственность для юридических лиц и за преступления, совершенные по неосторожности в соучастии.

Решения отечественных следственных и судебных органов должны соответствовать принципам экономии репрессий и индивидуализации наказания. Это следует из системного толкования ст. 7, ч. 6 ст. 15 и ч. 1, 3 ст. 60 УК РФ. Кроме того, строго индивидуальный подход к назначению наказания не раз обсуждался на Пленумах ВС РФ (см. Постановления от 22 декабря 2015 г. № 58 «О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания», от 15 мая 2018 г. № 10 «О практике применения судами положений части 6 статьи 15 Уголовного кодекса Российской Федерации»). Указанные принципы воплощаются, в частности, в том, что лицу, впервые совершившему преступление (пусть даже тяжкое), крайне редко назначают наказание в виде реального лишения свободы.

Что касается современной судебной практики, интересным, на мой взгляд, представляется включенное в Обзор кассационной практики по уголовным делам ВС Республики Коми за февраль 2001 г. дело № 22-155 Сыктывкарского федерального суда.

Так, П. был признан виновным в хулиганстве, то есть грубом нарушении общественного порядка, выраженном в явном неуважении к обществу, которое сопровождалось применением насилия к гражданам и угрозой его применения, с использованием предмета в качестве оружия, совершенном лицом, ранее судимым за хулиганство.

Между тем при оценке действий осужденного не были учтены все обстоятельства дела – в частности, предшествовавшие ему события, действия потерпевшего, характер взаимоотношений между ним и осужденным.

Как следовало из материалов дела, в июле 2000 г. между соседями П. и С. у подъезда дома произошла ссора, после чего П. зашел к себе домой и вернулся с топором, обухом которого нанес С. удар, а также угрожал ему убийством, при этом размахивал топором и нецензурно ругался.

Суд отметил, что в деле отсутствуют доказательства, подтверждающие умысел П. на совершение хулиганских действий, а его проступок был вызван личными неприязненными отношениями, в них отсутствовал необходимый признак объективной стороны хулиганства – очевидное для виновного грубое нарушение общественного порядка и проявление явного неуважения к обществу.

В итоге суд изменил приговор, переквалифицировав действия П. с ч. 3 ст. 213 на ст. 116, 119 УК РФ.

Суд кассационной инстанции правомерно исключил из квалификации ст. 213 УК РФ, поскольку в данном случае, несмотря на совершение преступления в общественном месте, умысел осужденного не был направлен на грубое нарушение общественного порядка. Соответственно, правильна квалификация деяния не по совокупности преступлений, предусмотренных соответствующей частью ст. 213 УК РФ и частью (пунктом части) соответствующей статьи Особенной части Кодекса, предусматривающей ответственность за преступление против личности (п. 11 Постановления Пленума ВС № 45).

Таким образом, на практике квалификация деяний, которыми был причинен вред здоровью потерпевших, но совершенных при этом в общественном месте, представляется небесспорной.

«Дело Кокорина и Мамаева»

Одним из недавних событий, вызвавших широкий общественный резонанс, является так называемое «дело Кокорина и Мамаева», которое было возбуждено по признакам преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 213 УК РФ.

Так, в октябре 2018 г. возле одного из московских отелей группа граждан, среди которых находились футболисты Александр Кокорин и Павел Мамаев, нанесла телесные повреждения 33-летнему мужчине – водителю автомобиля, в результате доставленному в медицинское учреждение. После этого в одном из столичных кафе Кокорин и Мамаев стали инициаторами драки, в ходе которой избили двух граждан.

Итак, на одной чаше весов вновь оказались общественный порядок и публичность, на другой – внезапно возникшие неприязненные отношения между футболистами и пострадавшими от их действий. Какая чаша перевесит в итоге, сказать пока сложно.

Если абстрагироваться и представить, что в подобном деле участвовали непубличные лица, можно отметить следующее. Как показывает мой практический опыт, в современной России были периоды ( с 1989 по 1993 и с 1996 по 2003 гг.), когда участковые уполномоченные, к числу которых более 10 лет относился и я, по фактам уголовно наказуемого хулиганства, причинения легкого вреда здоровью, а также побоев проводили проверку, собирали материалы и по протокольной форме досудебной подготовки направляли их в суд, где судья единолично рассматривал дело.

Подчеркну, что при отсутствии признаков хулиганства и наличии признаков преступлений, предусмотренных, например, ст. 115, 116.1 УК РФ, выносится постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, копия которого направляется прокурору для проверки, а также потерпевшему – с разъяснением права обратиться в суд в частном порядке. Как правило, такие дела заканчивались примирением сторон, в том числе непосредственно в суде (в бытность моей работы ст. 116.1 УК РФ еще не существовало, а ст. 116, уголовные дела по которой возбуждались только по заявлению потерпевшего, была сформулирована иначе).

В моей практике насчитывалось несколько сотен «отказных» материалов по ст. 213 УК РФ, когда деяние было совершено в общественном месте, но нарушения общественного порядка и проявления явного неуважения к обществу не усматривалось. Ни одно из этих дел не было возвращено прокуратурой, поскольку в ходе надзора нарушения не выявлялись.

На мой взгляд, на данном этапе расследования «дела Кокорина и Мамаева» отсутствуют объективные препятствия для переквалификации деяний в отношении всех лиц, причастных к совершению преступления, с ч. 2 ст. 213 на п. «а» ч. 2 ст. 115, ст. 116 УК РФ.

Во-первых, нормы п. «а» ч. 2 ст. 115 и ст. 116 содержат один из обязательных признаков объективной стороны – хулиганские побуждения. Во-вторых, исходя из практики, для правильности квалификации решающую роль играет наличие внезапно возникших личных неприязненных отношений, а также тот факт, что, несмотря на публичность деяния, возникший конфликт не выражает явного неуважения к обществу и грубо не нарушает общественный порядок.

Что касается процессуальных вопросов, то к дальнейшему продлению срока содержания обвиняемых под стражей (после истечения полугода, то есть с 8 апреля 2019 г.), с точки зрения ч. 2 ст. 109 УПК РФ, применяются особые порядок и условия (процессуальные гарантии). В частности, необходимыми условиями, обосновывающими дальнейшее содержание под стражей, являются особая сложность дела и ходатайство следователя, подкрепленное согласием руководителя ГСУ ГУ МВД России по Москве.

Что касается особой сложности данного дела, то это, на мой взгляд, настолько оценочное понятие, что дискреция властных субъектов здесь чрезвычайно широка. Так, если бы изначальная квалификация была по п. «а» ч. 2 ст. 115 и ст. 116 УК РФ, то на стадии предварительного расследования могло бы состояться примирение сторон (ст. 25 УПК РФ), но, поскольку деяние квалифицировано по ч. 2 ст. 213 УК РФ – как тяжкое преступление, – прекращение уголовного дела в связи с примирением сторон невозможно. На мой взгляд, следствие, квалифицировав деяние по указанной статье, заведомо лишило обвиняемых права на примирение.

Соблазн определять особую сложность дела, в том числе с учетом публичного статуса лиц, находящихся под стражей, весьма велик, при этом такой подход неверен с точки зрения ст. 19 Конституции РФ. Кроме того, попытки следственных и судебных органов обеспечить дальнейшее содержание футболистов под стражей ввиду их знаменитости и популярности, думается, вряд ли будут отвечать назначению уголовного судопроизводства (ст. 6 УПК РФ).

В завершение особо подчеркну, что правильно выбранная квалификация – залог обеспечения принципа законности. Уголовно-правовая оценка деяния должна быть максимально объективной независимо от степени известности лица в обществе. Поэтому решающими факторами в «деле Кокорина и Мамаева» должны стать законность, обоснованность и справедливость приговора, а не те обстоятельства, причины и условия, которые связаны с их личностью и не имеют отношения к рассматриваемому делу.

1 БВС РСФСР 1969 г. № 9, с. 10.