Крашенинников о государстве, сексуальной революции и детях

Павел Крашенинников. Фото: duma.gov.ru

Сегодня Право.ru завершает серию «карантинных» публикаций исторических очерков председателя Комитета Госдумы по государственному строительству и законодательству Павла Крашенинникова, посвященных развитию нашего государства и права. Напомним, мы публиковали очерки по пятницам, начиная с 10 апреля. В заключении представляем материал из книги «Страсти по праву», посвященный формированию и развитию в начале прошлого века отечественного законодательства о семье и детях. Публикация приурочена к Международному дню защиты детей, который отмечается 1 июня.

Книга «Страсти по праву: Очерки о праве военного коммунизма и советском праве. 1917 - 1938» входит в цикл исторических очерков Павла Крашенинникова о развитии государства и права в нашей стране. Каждая из работ охватывает определенный период отечественной истории. Книга  «Страсти по праву» посвящена периоду между 1917 и 1938 годами, который вместил в себя множество героических и трагических событий. Здесь происходило и сознательное умерщвление права, и некоторое отрезвление от чудовищных последствий произведенных разрушений, и НЭП, и репрессии, а также подведение итогов и выстраивание генеральной линии развития теории государства и права на Совещании по вопросам науки советского государства и права в 1938 году. В работе содержатся очерки о конституциях названного периода, судебной реформе 1920-х годов, подготовке и принятии основных актов репрессивного законодательства и законодательстве времен НЭПа. Также в книге представлены очерки по дискуссии 1920–30-х годов о правопонимании и о ее основных участниках: Н.В.Крыленко, Д.И.Курский, П.И.Стучка, А.Я.Вышинский, Е.Б.Пашуканис, А.Г.Гойхбарг, П.А.Красиков, М.А.Рейснер.

«В данной работе не только исторические факты, здесь есть привязка к нормативным актам, к документам, проведен анализ, и через это я показываю ту правовую действительность, которая существовала на тот момент – в период после Октябрьского переворота 1917 года и до 1938 года, когда на Всесоюзном правовом совещании были расставлены позиции, определена дорога, по которой «советское право» должно идти, - отметил Павел Крашенинников. – Что касается семьи в этот отрезок времени, государство и общество умудрились пройти путь от отрицания семьи, свободы любви и обобществления детей до укрепления и стабилизации семейных отношений.

Возвращаясь в наши дни, стоит подчеркнуть, что семейное законодательство сегодня - одно из самых стабильных. Согласно положениям Конституции РФ, семья в Российской Федерации находится под защитой государства и обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства (ст. 7, ст. 38). За период действия Конституции РФ была создана база правового регулирования семейных отношений: принят Семейный кодекс РФ, которому в текущем году исполняется 25 лет и за это время он подвергался минимальным корректировкам, а также ряд федеральных законов. В последние годы активно развивается законодательство в сфере имущественных отношений между членами семьи. Сделано много, но есть и пробелы, появляются новые отношения, требующие регулирования, становится очевидным запрос на детализацию и конкретизацию правового регулирования, в том числе и в семейных отношениях», - сообщил Павел Крашенинников.

***

С разрешения правообладателя - издательства «Статут» - публикуем параграф 4 главы 8 под названием «Старая новая семья. Семейное законодательство» из книги «Страсти по праву».

Примечание: Данные публикации не содержат ссылки на первоисточники в силу специфики подачи материала, но все ссылки представлены в книгах.

СТРАСТИ ПО ПРАВУ

Глава 8. ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО О НАСУЩНОМ. ТРУД, ЖИЗНЬ, СЕМЬЯ

§ 4. СТАРАЯ НОВАЯ СЕМЬЯ. СЕМЕЙНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

«Для чего нужна семья?» — У себя спросила я.

Для чего семья нужна,

Вам ответить я должна. Папа — деньги добывает, Мама — моет и стирает

Рядом — дочки, сыновья, Верно рассудила я?

(Мария Телегина)

На Руси и в Российской империи семейно-брачные отношения долгое время регулировались церковными, а не правовыми документами. Ни Русская правда (1016 г.), ни Соборное уложение Алексея Михайловича (1649 г.), ни даже Свод законов Российской империи (1833 г.) не смогли полностью заменить кормчие книги и Книгу правил Святых Апостолов, Святых Вселенских Соборов, Святых Поместных Соборов и Святых Отец. Устав духовных консисторий, утвержденный императором в 1841 г. (вторая редакция 1883 г.), регулировал наряду с другими вопросами порядок ведения записей брака, рождения и смерти и т.п. в метрических книгах.

Большевики, как известно, люто ненавидели религию. И не только в силу своих материалистических убеждений. Официальная Православная церковь Российской империи и ее священнослужители искренне и убедительно несли в народ заповеди Христовы, среди которых — любовь к ближнему и обещание Царствия Божьего праведникам. Это конечно же резко контрастировало с классовой ненавистью эксплуатируемых к эксплуататорам и обещанием построить рай на земле для всех трудящихся, проповедуемый большевиками. Так что религия была прямым конкурентом и врагом марксистской идеологии, на, так сказать, поле суггестии.

А с конкурентами у большевиков разговор был короткий. Уничтожение священнослужителей, артефактов религиозного культа, превращение церквей в дома культуры, склады и свинарники осуществлялось ими столь же неистово, как и ранними христианами разрушение образцов античной культуры и цивилизации. Новая религия всегда стремится уничтожить старую.

Тем более большевики не могли допустить, чтобы христианские каноны регулировали столь важный аспект человеческой жизни, как семейные отношения, а церковь, кроме прочего, регистрировала акты гражданского состояния. Поэтому, придя к власти, большевики первым делом «национализировали» семейно-брачные отношения наряду с землей, частной собственностью и правом граждан распоряжаться своим трудом.

В соответствии с марксистской догматикой буржуазная семья должна была исчезнуть вместе с исчезновением капитала: «С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом; общество будет одинаково заботиться обо всех детях, будут ли они брачными или внебрачными».

Представления отцов марксизма о коммунистической семье были довольно туманны: «отношения полов станут исключительно частным делом, которое будет касаться только заинтересованных лиц и в которые общество не может вмешиваться. Это возможно благодаря устранению частной собственности и общественному воспитанию детей, вследствие чего уничтожаются обе основы современного брака, связанные с частной собственностью, — зависимость жены от мужа и детей от родителей...», и вызывают споры до сих пор.

Нельзя не заметить, что еще до событий 1917 г. будущий вождь мирового пролетариата активно обсуждал роль женщины в семье и обществе. Так, В.И. Ленин, дискутируя с И.Ф. Арманд по поводу брака и любви, писал (речь идет о брошюре, подготовленной И.Ф. Арманд): «Одно мнение должен высказать уже сейчас: § 3 — «требование (женское) свободы любви» советую вовсе выкинуть. Это выходит действительно не пролетарское, а буржуазное требование. В самом деле, что Вы под ним понимаете? Что можно понимать под этим? 1. Свободу от материальных (финансовых) расчетов в деле любви? 2. То же от материальных забот? 3. От предрассудков религиозных? 4. От запрета папаши etc.? 5. От предрассудков «общества»? 6. От узкой обстановки (крестьянской или мещанской или интеллигентски-буржуазной) среды? 7. От уз закона, суда и полиции? 8. От серьезного в любви? 9. От деторождения? 10. Свободу адюльтера? и т.д. Я перечислил много (не все, конечно) оттенков.» И далее: «Дело не в том, что Вы субъективно «хотите понимать» под этим. Дело в объективной логике классовых отношений в делах любви». Семье уделялось значительное внимание, и в первые месяцы «победоносного шествия» советской власти происходили жаркие дискуссии о ее необходимости, а впоследствии о ее месте и роли в советском обществе и советском праве.

В 1917 г. по инициативе В.И. Ленина и при его личном участии в подготовке были приняты Декрет ВЦИК, СНК РСФСР от 18 декабря 1917 г. «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» и Декрет ВЦИК, СНК РСФСР от 19 декабря 1917 г. «О расторжении брака». В последующем был принят Декрет СНК РСФСР от 4 марта 1918 г. «О праве граждан изменять свои фамилии и прозвища» и Инструкция об организации отделов записей браков и рождений (утв. Наркомюстом РСФСР, Народным комиссариатом по местному самоуправлению РСФСР 4 января 1918 г.).

Данные акты реализовывали принцип отделения церкви от государства и, в частности, устанавливали регистрацию государством всех изменений гражданского состояния у человека, будь то брак, рождение детей, смерть и т.д. Любые религиозные обряды не просто были вне закона. ВЧК Постановлением от 21 октября 1918 г. объявила, что пометки в паспортах о церковном венчании, присвоение на основании церковного венчания женщине фамилии лица, с которым она венчалась, отметка милицией таких лиц как состоящих в браке и выдача венчавшейся паспорта на фамилию гражданина, с которым она венчалась, являются саботажем Декрета о гражданском браке, присвоением чужой фамилии и звания (мужа или жены), т.е. срывом декретов рабоче-крестьянского правительства, а для служащих милиции — преступлением по должности. Равным образом постановление СНК Союза коммун Северной области от 2 декабря 1918 г. «О расторжении браков» воспрещало под страхом наказания делать в официальных документах отметки о совершении религиозных обрядов (в частности, о браке, погребении, разводе).

Нельзя не отметить, что в это же время незаконнорожденные, внебрачные дети уравнивались в правах с другими детьми. Не только брак, но и развод провозглашались свободными. Был принят Декрет ВЦИК, СНК РСФСР от 18 декабря 1917 г. «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния», уравнивающий в правах детей независимо от рождения в браке. Внебрачные дети уравнивались в правах и обязанностях по отношению к родителям и приобретали право на алименты от родителей независимо от их состояния в браке.

Отмена частной собственности, рост городского населения, придание правового значения внебрачному сожительству, уравнивание женщин в правах с мужчинами и стремление вовлечь их в общественную жизнь, свобода развода, раздробление семьи привели к существенным изменениям имущественных отношений. Многие семьи потеряли прочную имущественную базу, сложившуюся до революции. Семья потеряла экономическую базу, претерпела политическое расслоение, упростились ее функции.

В имущественном плане признавалось полное равенство супругов, раздельность их добрачного имущества.

Были отменены практически все запреты и табу, распространявшиеся на семейно-брачные отношения в царской России. Исключение составляли разве что наиболее одиозные с точки зрения западной цивилизации обычаи, такие как многоженство, калым (сделка, по которой девушку фактически продавали в жены), похищение невесты и т.п. С ними боролись, в том числе и с помощью уголовных норм.

Декрет ВЦИК, СНК РСФСР «О расторжении брака» провозглашал обязанность суда при расторжении брака решить вопрос о выплате алиментов бывшей супруге. «Если между супругами не достигнуто соглашение, участие мужа в доставлении бракоразведенной жене своей пропитания и содержания при неимении или недостаточности у нее собственных средств и при неспособности ее к труду решается местным судом независимо от цены иска». Аналогичные вопросы должен был решить суд и в отношении содержания детей.

Особое место среди всех законодательных актов занимает первая советская кодификация вообще и в семейном праве России в частности. Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве (КЗАГСБСОП) стал первым в мире отдельным кодифицированным актом по семейному праву. Он был принят 16 сентября 1918 г.

Кодекс развивал принятые акты и рассматривался как «громадное завоевание» советской власти, закрепляющее основы семейно-брачного законодательства страны Советов. В немалой степени быстрота принятия Кодекса связана с реакцией на дискуссию о семье, детях и семейной собственности, разгоревшуюся сразу после октябрьского переворота.

А.М. Коллонтай еще до 1917 г. призывала женщин к самостоятельности, отказу от ревности и уважению свободы полов. После событий 1917 г. она заявила, что «общество должно научиться признавать все формы брачного общения, какие бы непривычные контуры они ни имели, при двух условиях: чтобы они не наносили ущерба расе и не определялись гнетом экономического фактора. Как идеал, остается моногамным союз, основанный на «большой любви». Но «не бессменный» и застывший. Чем сложнее психика человека, тем неизбежнее «смены». «Конкубинат», или «последовательная моногамия», — такова основная форма брака. Но рядом — целая гамма различных видов любовного общения полов в пределах «эротической дружбы».

При этом популярная в те времена «теория стакана воды», приписываемая А. Коллонтай и К. Цеткин, наносила реальный вред обществу, была сильно вульгаризированной версией суждений Коллонтай и Цеткин, как, впрочем, Маркса и Энгельса.

А. Коллонтай ввела в оборот понятие «половой коммунизм», который пыталась претворить в жизнь революционная молодежь. Привычными стали призывы: «Жены, дружите с возлюбленными своего мужа» или «Хорошая жена сама подбирает подходящую возлюбленную своему мужу, а муж рекомендует жене своих товарищей». Внебрачные связи имели почти четверть женатых мужчин и замужних женщин.

Понятно, что вкупе с резко упростившейся процедурой развода все это отнюдь не укрепляло институт брака. Так, П.А. Сорокин представил следующие данные по состоянию петроградской семьи: «На 10 000 браков в Петрограде теперь приходится 92,2% разводов — цифра фантастическая, причем из 100 расторгнутых браков 51,1% были продолжительностью менее одного года, 11% — менее одного месяца, 22% — менее двух месяцев, 41% — менее 3—6 месяцев и лишь 26% — свыше 6 месяцев. Эти цифры говорят о том, что современный легальный брак — форма, скрывающая по существу внебрачные половые отношения и дающая возможность любителям «клубники» «законно» удовлетворять свои аппетиты».

Такое «революционное творчество масс» на местах большевиков, стремившихся взять под контроль все сферы жизнедеятельности, устроить не могло и требовало немедленного реагирования сверху.

На коллегии НКВД от 23 мая 1918 г. П.А. Красикову было поручено разработать положение о записи браков и рождений. Красиков возглавлял Ликвидационный отдел, который занимался проведением в жизнь Декрета о свободе совести, церковных и религиозных обществах. В предложениях П.А. Красикова к проекту семейного кодекса нашли отражение идеи равенства супругов, освобождения женщины советской властью. «Если с мужчины-работника советская власть в коммунистический строй сбрасывают 10 цепей, то с женщины они их сбрасывают 20, если в течение веков и тысячелетий мужчина работник был раб, то женщина вдвое, более того, — это, наверное, была первая раба во всем мире. Если он был бесправен, то женщина не считалась и за человека», — писал П.А. Красиков в 1919 г. в статье «Женщина, религия и коммунизм».

Дискуссии возникли и в ходе прений при принятии Кодекса. Так, была высказана позиция против регулирования брака вообще и против вмешательства государства в брачные отношения, в какой бы форме оно ни проявлялось. Эта позиция не была поддержана. Представительница фракции беспартийных во ВЦИК Н.А. Рославец при рассмотрении проекта первого семейного кодекса на заседании ВЦИК 16 сентября 1918 г. расценила принцип обязательного единобрачия как «буржуазный пережиток» и предложила его снять, но это предложение не было принято.

В целом отход от дореволюционных семейных устоев не всегда сопровождался созданием новых правовых механизмов регистрации брака, создания семьи, что приводило к уничтожению сложившихся семейных устоев того времени, разрушению традиционных моральных ценностей. Требовались новые подходы к регулированию семейных отношений. Гражданская война и некоторые другие обстоятельства прервали эту работу.

Впоследствии разработкой кодекса занялось отделение социального права отдела законодательных предположений и кодификации НКЮ РСФСР. Системной новеллой брачно-семейной кодификации стало ее отделение от ранее существовавшей «буржуазной» кодификации гражданского права. Обычно большинство норм семейного права являлось частью гражданского законодательства, например, Гражданского кодекса Франции, Германского гражданского уложения.

Такой подход был весьма логичен в свете марксистской установки на полное исключение экономических отношений в семье. К тому же и частноправового регулирования тогда еще (или уже) не было. Гражданский кодекс был принят только в 1922 г. после объявления НЭПа.

Цели правового регулирования в области семейного права были изложены в докладе А.Г. Гойхбарга, который отметил, что «кодекс призван: 1) помочь освобождению от влияния церкви, установив гражданскую регистрацию актов гражданского состояния, гражданские браки вместо церковных; 2) уравнять женщин в правах с мужчинами; 3) уравнять в правах детей, независимо от обстоятельств их рождения».

В плане укрепления прав женщин следует отметить упоминавшиеся Декрет СНК РСФСР «О восьмичасовом рабочем дне», в котором устанавливались ограничения применения труда женщин на сверхурочных, ночных работах, а также Декрет ВЦИК «О страховании на случай болезни», в котором женщинам предоставлялось право на освобождение от работы по беременности и родам в течение 16 недель (8 недель до и 8 недель после родов) с выплатой пособия в размере полного заработка. В июле 1919 г. были введены пособие кормящей матери и продовольственная «материнская карточка», в том числе и для неработающих женщин. Причем это пособие выдавалось только горожанкам, а на селе крестьянки должны были справляться сами.

Одним из тяжелейших последствий революционных потрясений и гражданской войны стало значительное уменьшение взрослого населения. Мужчины и женщины погибали на фронтах гражданской войны, становились жертвами красного и белого террора, независимо от пола и возраста умирали от голода, холеры и тифа. Огромное количество детей осталось без родителей и какого-либо попечения. Сколько было беспризорных детей, сложно сказать, однако власти понимали проблему. Н.К. Крупская указывала: «У нас зарегистрировано семь миллионов беспризорных детей и подростков, — а в детских домах самое большее помещается 800 тысяч. Куда же девать остальных?» Детская преступность, проституция, распространение заболеваний среди детей приобрели угрожающий характер. Нормативные акты, посвященные правам ребенка, стали приниматься достаточно быстро и последовательно.

Уже 14 января 1918 г. был опубликован Декрет СНК РСФСР «О комиссиях для несовершеннолетних». В соответствии с ним упразднялись суды и тюремное заключение для несовершеннолетних, общественно-опасные деяния детей в возрасте до 17 лет рассматривались комиссией по делам несовершеннолетних, в состав которой входили по представителю ведомств общественного призрения, народного просвещения и юстиции в количестве не менее трех лиц, причем среди этих лиц должен был быть врач. Были изданы Декрет СНК РСФСР от 23 сентября 1921 г. «О детской социальной инспекции (Положение)», постановление Наркомпроса РСФСР, Наркомздрава РСФСР, Наркомюста РСФСР от 30 июля 1920 г. «Инструкция Комиссиям по делам о несовершеннолетних», Декрет ВЦИК, СНК РСФСР от 8 марта 1926 г. «Об утверждении Положения о мероприятиях по борьбе с детской беспризорностью в РСФСР», постановление ВЦИК, СНК РСФСР от 5 апреля 1926 г. «О порядке и условиях передачи воспитанников детских домов в крестьянские семьи для подготовки к сельскохозяйственному труду» и др.

Законодательство того периода о детях большевики называли «эрой освобожденного ребенка» и упоминали о «детском праве». Будучи в эмиграции, бывший член Всероссийского учредительного собрания от партии эсеров В.М. Зензинов писал: «В то время как старое право знало права и обязанности родителей по отношению к детям, права и обязанности детей по отношению к родителям, советское право все обязанности возложило лишь на родителей, а все права предоставило детям — воспитание же было объявлено функцией государства. Вопрос о происхождении детей утратил всякое значение не только в смысле уничтожения каких бы то ни было ограничений, связанных с национальными, религиозными, сословными и другими перегородками, но и в том смысле, что советский закон не устанавливает никакого различия между детьми брачными и внебрачными: никакой разницы в правах детей, независимо от того, родились они от родителей, состоящих в надлежаще зарегистрированном браке или нет; права детей ни в малейшей степени не умаляются от того, что их отец и мать не были в браке между собой или даже состояли в браке с другими».

А.Г. Гойхбарг, считал, что одной из задач коммунистического строя является замена без всяких изъятий частной, индивидуальной, родительской заботы о детях их общественным воспитанием. Организация государственной опеки, по его мнению, «должна показать родителям, что общественный уход за детьми дает гораздо лучшие результаты, чем частный, индивидуальный, ненаучный и нерациональный уход отдельных «любящих», но не обладающих теми силами, средствами, способами, приспособлениями, какими обладает организованное общество. Она должна отучить родителей от той узкой и неразумной любви к детям, которая выражается в стремлении держать их около себя, не выпускать из ограниченного круга семьи».

В работе А.Г. Гойхбарга «Правовое положение детей в РСФСР» (1927 г.) советское право характеризуется как новое право, решительно порвавшее с родительской властью.

Однако воплотить в жизнь идею общественного воспитания детей, их отрыва от семьи в глобальном масштабе в то время было нереально. И не только в силу недостаточности экономических ресурсов у государства. В крестьянских семьях дети с малых лет участвовали если не в полевых работах, то в работе по домохозяйству, уходе за младшими братьями и сестрами, пасли скот. Так что попытки изъятия детей из семьи встретили бы неминуемый отпор со стороны крестьян. Противостоять крестьянской стихии власти в то время еще опасались.

Идея общественного воспитания детей восходит еще к Древней Спарте. Эта идея активно развивалась утопистами Т. Мором и Т. Кампанеллой. Однако в отличие от Острова Утопия Мора и Города Солнца Кампанеллы, в которых отношения между полами подвергаются тщательному регулированию со стороны властей, вплоть до принудительного брака по решению начальства и жесткого преследования супружеской измены, Маркс и Энгельс, как мы знаем, были против этого. Так что Семейный кодекс (КЗАГСБСОП) 1918 г., основанный на постулатах марксизма, не мог хоть как-то сбить волну сексуальной революции.

В 1920 г. было принято постановление народных комиссариатов здравоохранения и юстиции «Об охране здоровья женщин», в котором провозглашались бесплатность и свободный характер абортов. Аборт стал практически единственным способом планирования семьи, — с контрацептивами тогда было плохо. Наплыв желающих был настолько велик, что в 1924 г. были созданы специальные комиссии, которые выдавали разрешение на бесплатный аборт, применяя при этом классовый подход. Очередность была такова: безработные-одиночки; работницы-одиночки, имеющие одного ребенка; многодетные, занятые на производстве; многодетные жены рабочих. Остальным разрешения выдавали по остаточному принципу, так что кое для кого аборт стал платным.

Марксистская теория семейных отношений не оправдала себя, в особенности прогноз классиков, что с исчезновением буржуазной семьи исчезнет и проституция, поскольку буржуазная семья «находит свое дополнение в вынужденной бессемейности пролетариев и в публичной проституции. Буржуазная семья естественно отпадает вместе с отпадением этого ее дополнения, и обе вместе исчезнут с исчезновением капитала».

Наоборот, с первых дней советской власти проституция росла высокими темпами, причем в нее вовлекалось все больше работающих женщин, поскольку зарплаты на жизнь не хватало. Попытки покончить с этим наследием проклятого прошлого административными мерами привели к тем же результатам, что и за все предыдущие тысячелетия, т.е. ни к чему не привели.

Стоит ли говорить о широко распространившихся в этих условиях венерических заболеваниях, которые тогда не очень-то умели лечить, — антибиотиков еще не было.

Однако заявить во всеуслышание об ошибочности некоторых положений марксизма было немыслимо. Пришлось прибегнуть к мягкому суггестивному способу перенаправления энергии. Пропаганда стала ненавязчиво замещать таинство любви, так сказать, мистерией труда.

Так, А. Коллонтай, всегда умевшая четко следовать линии партии и потому пережившая своих трех расстрелянных мужей, проповедует уже не «союз двоих», как раньше, но «новую семью — семью коллектива трудящихся, где не кровное родство, а общность работы, единство интересов, стремлений и задач будет крепко связывать людей, будет воспитывать из них истинных братьев по духу».

Буржуазную семью, где роли распределены неравным образом, надо по-прежнему разрушать, различие полов уничтожать вплоть до внешних признаков, при этом всячески развивать культуру «нового быта», призванного максимально освободить трудящихся от домашних забот вроде приготовления пищи, стирки и т.д., дабы не отвлекать их от трудовых свершений. Коммуны из гнезда разврата должны превратиться в храмы мистерии труда, т.е. стать трудо-бытовыми коллективами, о которых говорилось ранее. В них не должно быть место «интиму», поскольку это «типичнейшее умонастроение для крайне буржуазных эпох и для буржуазной демократии». Ведь «интимный» значит скрытый от всех, в том числе и от пролетарского государства.

Архитектор-авангардист тех лет Н.С. Кузьмин, активный пропагандист идеи коллективных спален в домах-коммунах, рьяно настаивал на немедленном уничтожении семьи как «органа угнетения и эксплуатации». Его сподвижник архитектор К.С. Мельников в собственном доме по Кривоарбатскому переулку выстраивает для сна коллектива одно общее помещение, лишь слегка разгороженное узкими вертикальными плоскостями. Рождение детей мыслилось ими как еще один производственный процесс, направленный на воспроизводство и увеличение трудовых ресурсов.

Стали строиться дома-коммуны, студенческие общежития, фабрики-кухни. Молодой А.Я. Вышинский призывал превращать коммунальные столовые в школу коммунизма, отучающую от индивидуалистической психологии. Даже в домах, строившихся для элиты, в квартирах не было кухонь, а иногда и душа с ванной. Такими были знаменитый «Дом на набережной» (первый дом СНК на Берсеневской набережной в Москве), «Городок чекистов» в Екатеринбурге (Свердловске) и др.

Как писал поэт:

Все заодно и все за всех.

Кто остановит буйный бег...

Железно-каменный массив —

Несокрушимый коллектив.

В основном такие здания проектировали архитекторы-конструктивисты. Один из их лидеров так понимал новую роль архитектуры: «Оформление нового быта современного человека даст исходную точку... для исканий», «архитектор почувствует себя не декоратором жизни, а ее организатором». Сама концепция функционально-пространственной организации жизнедеятельности была абсолютно мегамашинной и не то чтобы носилась в воздухе, а была явлена архитекторам-модернистам воочию. Впоследствии эта концепция нашла много последователей за рубежом при проектировании жилых массивов и городов. Не случайно модель мегамашинного устройства общества и государства и была предложена архитектором Л. Мэмфордом.

Итак, как говорится, концепция изменилась, и на повестку дня встал вопрос об изменении семейного законодательства.

В период между первой и второй кодификациями, т.е. до вступления в силу Кодекса законов о браке, семье и опеке (постановление ВЦИК от 19 ноября 1926 г. «О введении в действие Кодекса законов о браке, семье и опеке»), был принят ряд нормативных актов в области семейного права. Они были посвящены двум основным темам: процедурам заключения и расторжения брака и, в большей степени, ликвидации института «религиозных браков». К ним относятся: циркуляр Наркомюста РСФСР от 21 июня 1924 г. № 64 «О силе браков, заключенных церковным порядком после 20 декабря 1917 г. в местностях, временно находившихся под властью белых», циркуляр НКВД СССР от 28 августа 1926 г. № 326 «О сроках действительности религиозных браков, заключенных в революционный период в РСФСР», циркуляр Наркомюста РСФСР от 6 июля 1923 г. № 144 «О порядке совершения и расторжения браков граждан РСФСР, находящихся за границей, и о защите их имущественных прав», циркуляр Наркомюста РСФСР от 31 марта 1922 г. № 28 «О порядке расторжения браков народными судами» и др.).

КЗАГСБСОП 1918 г. действовал в пределах РСФСР. Но и остальные советские республики основывали свое законодательство на законах РСФСР. В частности, БССР руководствовалась Кодексом РСФСР, циркуляры Наркомвнудела БССР прямо на него ссылались. В УССР в феврале 1919 г. было издано три кратких декрета об актах гражданского состояния, о браке и разводе. Но на практике вплоть до 1926 г. применялся Кодекс РСФСР, циркуляры Наркомвнудела УССР содержат прямые ссылки на него. В 1919 г. был подготовлен Кодекс законов об актах гражданского состояния, о семье и опеке Украинской ССР, но из-за гражданской войны он не был принят.

С 1923 по 1925 г. Наркомюст разработал три разных проекта закона о семье. Окончательный вариант Кодекса обсуждался на сессиях ВЦИК дважды. В первый раз на 2-й сессии ВЦИК XII созыва в октябре 1925 г. были одобрены основные положения проекта, представленного Наркомюстом РСФСР, но утверждение этого проекта было отложено до следующей сессии. После сессии 1926 г. проект был вынесен на широкое обсуждение. Вокруг него ломались копья на многочисленных собраниях, диспутах и в печати. У Кодекса было немало противников, особенно среди представителей крестьянства. О накале страстей можно судить по строкам «вечного комсомольца» поэта А. Безыменского:

Послав ко всем чертям высокое искусство,

Сегодня я кричу простую мысль мою:

За Курского! За Кодекс Наркомюста!

За новую семью!

С 1 января 1927 г. вступил в силу Кодекс законов о браке, семье и опеке (КЗОБСО) — второй кодифицированный акт в области семейного права, действовавший около 40 лет.

Среди основных новелл Кодекса — придание правового значения фактическим брачным отношениям. Лица, фактически состоящие в брачных отношениях, не зарегистрированных установленным порядком, вправе во всякое время оформить свои отношения путем регистрации, с указанием срока фактической совместной жизни.

Режим общего имущества супругов распространялся также и на имущество лиц, фактически состоящих в брачных отношениях, хотя бы и не зарегистрированных, если эти лица взаимно признают друг друга супругами или если брачные отношения между ними установлены судом по признакам фактической обстановки жизни.

Кодексом были предусмотрены нормы о взаимном содержании супругов. Нуждающийся нетрудоспособный супруг имел право на получение содержания от другого супруга, если последний по признанию суда в состоянии оказывать ему поддержку. Правом на содержание равным образом пользовался нуждающийся трудоспособный супруг во время его безработицы.

Запись об отцовстве ребенка делалась по письменному заявлению отца и матери. Матери также предоставлялось право в период беременности или после рождения ребенка подать заявление об отце ребенка, указывая имя, отчество, фамилию и местожительство отца ребенка. Отец уведомлялся о поступившем заявлении. Если от него в течение месячного срока со дня получения им извещения не поступало возражения, то указанное лицо записывалось отцом ребенка. В течение годичного срока со дня получения извещения лицо, указанное в качестве отца, могло возбудить в суде спор против матери ребенка о неправильности ее заявления.

Судебный развод был отменен; вводился развод по почтовой открытке, отправленной в адрес ЗАГСа одним из супругов. Были случаи, когда браки расторгались на другой день после регистрации. При возникновении разногласий бывших супругов спор рассматривался в суде.

Однако этот документ, основной пафос которого заключался в минимизации вмешательства государства в семейные отношения, был принят совсем не ко времени. Полным ходом шел процесс кристаллизации мегамашины. А любые свободы в данном случае неуместны. Романтика мировой революции сошла на нет. На щит был поднят лозунг всемерного укрепления государства. А разрушение семьи означает и разрушение государства.

Деспотические режимы во все времена находили опору в традиционных семейных ценностях, отождествляя государство с большой семьей во главе с «отцом нации». Строгие нравы традиционной семьи служили стабилизирующим фактором для государства со времен его возникновения в доисторические времена. Атомизированную массу индивидов гораздо труднее консолидировать, нежели, так сказать, молекулы или ячейки общества, уже содержащие в себе организующее начало. Ведь семья — это отработанный тысячелетиями идеальный механизм передачи опыта: мировоззрения, базовых ценностей, культурных норм и конкретных производственных технологий.

Очевидно, что власти поняли: традиционная семья имеет куда больше преимуществ по сравнению с трудовыми коммунами, куда люди приходят, а значит, и уходят оттуда по собственной воле. Да и загнать всех трудящихся в коммуны было нереально, хотя они и были идеальными блоками для сборки трудовых машин. Семейные узы куда крепче, а значит, и более пригодны для фиксации элементов мегамашины в их функциях и локализации в пространстве.

Курс на разрушение традиционной семьи, завещанный классиками марксизма-ленинизма, был резко заменен тенденцией укрепления семьи. Используя как суггестивные, так и репрессивно-правовые методы власть приступила к постепенному сворачиванию свобод в сфере семейно-брачных отношений.

Появилось множество публикаций на тему «о вреде»:

•  свободной любви, поскольку, оказывается, Маркс и Энгельс были против;
•  абортов, так как они вредны для здоровья женщины и вообще не рожающие женщины — эгоистки;

—домов-коммун и «домов нового быта», поскольку такой образ жизни есть забегание вперед и общество к нему еще не готово.

Впрочем, настроить общественное мнение в пользу традиционной семьи было не сложно. Адептами «новой семьи» были в основном революционная молодежь и некоторые «прогрессивные юристы». Абсолютное большинство населения — патриархальные крестьяне и горожане зрелого возраста крайне негативно относились к нововведениям в семейно-брачных отношениях.

Не стоит забывать, что и первые лица государства воспитывались не в коммунах, а в традиционных, а то и патриархальных, семьях и в душе полагали, что их собственные семьи есть «тыловое обеспечение» их многотрудной деятельности на благо народа.

Постепенно стало вводиться репрессивное законодательство в отношении семьи и ответственности женщин и мужчин за сексуальные отношения и воспитание детей.

В 1926 г. все аборты стали платными, а в 1936 г. было принято постановление «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении родильных домов, детских яслей и детских домов, усилении уголовной ответственности за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах».

К уголовной ответственности за криминальный аборт привлекались сами женщины, врачи, лица, выполнявшие посреднические функции. Этот запрет продержался до 1955 г. и стоил жизни немалому количеству женщин. Кроме того, он ознаменовал собой начало патерналистской, консервативной политики государства в отношении семьи.

В 1930 г. в стране были закрыты женотделы. В 1934 г. И.В. Сталин объявил об окончательном разрешении женского вопроса. Равноправие женщины и мужчины было закреплено в ст. 122 Конституции СССР 1936 г. Мегамашина видела в советской женщине фертильного возраста производителя трудовых ресурсов и солдат, а также экономически дешевую, готовую работать за идею рабочую силу.

Прекратилось строительство домов-коммун и «домов нового быта». Вместо конструктивистских построек стали возводиться помпезные сооружения в имперском стиле неоклассицизма. Объединения и студии конструктивистов были закрыты.

Как мы уже отмечали, в 1932 г. была введена паспортная система с обязательной разрешительной пропиской. Впоследствии в паспортах стали ставить отметки о регистрации брака, а правовое значение стал иметь только зарегистрированный брак.

Разводы стали осуществляться исключительно в суде в присутствии публики. Отчеты о бракоразводных процессах публиковались в прессе. Развод стал компрометирующим обстоятельством, а иногда стоил партбилета.

В отношения супругов власть вмешивалась через подконтрольные ей квазиобщественные организации. За «аморалку» граждан пропесочивали на партийных, профсоюзных или комсомольских собраниях.

В итоге суть семейной политики большевиков изменилась на прямо противоположную: произошел переход от уничтожения традиционной семьи к ее охране и принудительной стабилизации. Соответственно, изменилось и законодательство. Все тот же Семейный кодекс (КЗОБСО) 1926 г. из закона, ориентированного на минимальное вмешательство государства в семейно-брачные отношения, превратился в репрессивный консервативный документ, регламентирующий практически все стороны семейной жизни.

Патриархальная крестьянская семья, центрированная на домохозяйстве, была разрушена в ходе принудительной коллективизации. Новая советская семья оказалась вполне традиционной, т.е. «буржуазной» семьей, мало чем отличающейся от семьи времен «проклятого царизма», хотя и называлась ячейкой социалистического общества. В результате перманентного жилищного кризиса изменился количественный состав семьи, особенно в городах: она стала малой, или «нуклеарной», совместно проживали только родители с детьми, и потому детоцентристской. Многопоколенных семей, живущих в одном доме или одной квартире, почти не стало.

8 июня 1934 г. в СССР был принят закон «Об измене родине», предусматривающий коллективную ответственность членов семьи изменников Родины (ЧСИР), проживавших с ним совместно или находившихся на его иждивении к моменту совершения преступления. Они лишались избирательных прав и подлежали ссылке в отдаленные районы Сибири сроком на пять лет. С 1937 г. жены изменников Родины и троцкистов приговаривались к заключению в лагеря на 5—8 лет.

Понятно, что это в той или иной мере касалось семей всех репрессированных, в основном супругов и детей, перед которыми стоял выбор — стать павликом морозовым, отказавшись от своего отца или матери, или ЧСИРом.

На фоне этих драматических событий в семейной политике государства проходила академическая дискуссия о природе и месте семейного права. Она началась еще до принятия Семейного кодекса 1918 г. и продолжалась до начала 40-х годов.

Одним из первых юристов, затронувших проблему соотношения семейного и гражданского права, был В.И. Синайский, в 1922 г. эмигрировавший в Польшу, а затем в Латвию и Бельгию. По его мнению, высказанному в опубликованной в 1918 г. работе «Русское гражданское право. Обязательственное, семейное и наследственное право», существовало «три основных вида семейного права — супружеское, родительское и опекунское. Все они проникнуты ныне современным понятием о власти в гражданском праве как социальном праве.

Все три вида существовали не ради расширения частноправовой сферы лиц властвующих, а ради успешного выполнения ими функций, возложенных на них, в смысле социального служения. Но в современном праве семейное право остается правом гражданским».

На вопрос об отнесении семейного права к гражданскому

В.И. Синайский отвечал, что «в современном праве приходится давать семейному праву место в системе гражданского права. Очень возможно, что в будущем семейное право станет частью системы публичного права». Обосновывая идею отнесения семейного права к гражданскому законодательству и, соответственно, частному праву, В.И. Синайский обращал внимание на невозможность регулирования некоторых семейных отношений нормами гражданского права. Так, автор отмечал, что брак, как институт гражданского права, представляется не вполне ясным. Несмотря на то, что «брак есть институт юридический, возбуждает сомнение вопрос о том, есть ли брак договор или нет. За договорную природу брака говорит его возникновение, ибо брак не только возникает по свободному соглашению, но и свобода соглашения строго охраняется законом. Против признания брака договором говорит то, что содержание и прекращение брака не только не определяется соглашением сторон, но и правоотношения возникают не в виде отдельных прав и обязанностей, а в виде особого союза».

В 1922 г. была издана работа еще одного известного и до событий 1917 г. юриста — И.М. Тютрюмова, эмигрировавшего в 1919 г. в Эстонию. Он отмечал, что «гражданское право не ограничивается чисто имущественными отношениями. Личные отношения, возникающие из брака, из семейственного союза, входят в круг тех частных отношений, которые по началу противопоставления частного интереса публичному входят в область гражданского права. Поэтому правильнее все эти вопросы рассматривать в области гражданского права, тем более что не вполне понятным является предположение рассматривать вытекающие из брака отношения в области канонического права, когда одним из существенных вопросов брачного права является вопрос о гражданском браке».

И.М. Тютрюмов критиковал попытку создать особую науку об имущественных правах, с исключением из нее всех личных отношений и с включением всех других имущественных отношений из других отделов, разбросанных ныне повсюду, как то: о налогах, податях, пенсиях и других институтах права финансового и полицейского: «Гражданское право, с одной стороны, шире имущественных отношений, ибо в него входят семейные и личные отношения, а с другой — из него должны быть исключены все имущественные отношения, основанные на взимании податей, налогов, выдаче пенсий и т.п. вопросах, входящих в область публичного права».

В 20-е годы, уже после вступления в силу второго кодифицированного акта в области семейного права, дискуссия о соотношении гражданского и семейного права приобрела новое звучание, иные подходы и обоснование.

Один из идеологов ликвидации буржуазного права и замены его «пролетарским» правом — П.И. Стучка, обосновывающий позицию включения семейного права вместе с трудовым в так называемое социальное право, а затем в состав гражданского права, писал: «Особой ясности о роли и даже о значении права в 1918 г., особенно гражданского права, в наших головах тогда еще не было... Кодекс социального права состоит из семейного и трудового права... За семейным правом пойдут и имущественные права, вернее, отмена и ограничение этих прав; тут отмена права частной собственности на землю и социализация земли.». Но затем П.И. Стучка указывал: «Я нахожу, что чисто практические цели диктуют требование, чтобы имущественное содержание этих специальных кодексов в той или иной форме при изложении гражданского права объединить в одном месте хотя бы для ясности и противопоставления... Из советского гражданского или хозяйственного права сейчас выделены в особые кодексы: семейное, трудовое, земельное, вексельное право, в будущем промышленное, кооперативное и т.д. Мы уже видели, что это разветвление при советском строе появилось чисто технически, но что оно имеет и весьма существенное, принципиальное основание.

Дальше П.И. Стучка признавал, что какое-то время гражданского права не было и в этом состоит причина первой семейной кодификации: «Семейное право попало в особый кодекс. Это случилось не по принципиальным соображениям. Но так как Октябрьская революция совершила целую революцию в семейных отношениях, а в то же время гражданских прав не существовало вовсе, то в 1918 г. был издан особый кодекс законов об актах состояния. В 1926 г. взамен этого кодекса был принят новый кодекс о браке, семье и опеке, который лишь дальше развивает принятые в первом кодексе положения. Но вопрос о том, оставить ли вообще все семейные отношения вне ГК или включить их хотя бы отчасти, в имущественной их части в ГК, еще не может считаться окончательно разрешенным. Частицы этих отношений уже находятся в ГК, например, в наследственном праве, о дееспособности лиц и т.д. Впоследствии по поводу семейного права П.И. Стучка высказывал и весьма радикальные мысли, вплоть до того, что «вообще Кодекс семейного права нужно сжечь и распределить отдельные его статьи по другим кодексам».

Интересными представляются выводы Я.Н. Бранденбургского, декана юридического факультета МГУ (1925—1929 гг.), члена коллегии Наркомата юстиции и члена Законодательной комиссии СНК СССР, принимавшего участие в разработке ряда законопроектов, в том числе Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР 1926 г., и предсказывавшего отмирание института брака.

Рассматривая семейное право как самостоятельную отрасль частного, а не публичного права, Я.Н. Бранденбургский обращал внимание не только на различия, но и на сходства семейного и гражданского права, а также объяснял существование двух кодексов, регулирующих частные отношения в отличие от зарубежных аналогов: «Эти черты сходства заключаются в том, что как гражданское право, регулирующее хозяйственно-экономические вопросы, имеет дело с частноправовыми отношениями, так и семейное право имеет дело по преимуществу не с публично-правовыми, а с частноправовыми отношениями. Существенно, однако, и различие, которое существует между гражданским правом, регулирующим хозяйственно-экономические нужды, и семейным правом, которое регулирует личные отношения. В семейном праве не будет речи о хозяйственно-экономических нуждах, а будет речь о физических или, как принято иногда выражаться, нравственных нуждах. Это — первое отличие семейного права от гражданского. Вторая отличительная черта заключается в том, что в области хозяйственно-экономических отношений есть господство над имуществом в той или другой форме, а в области семейных отношений, конечно, о господстве речи не может быть; здесь может быть речь о личной зависимости одного члена семьи от другого. В-третьих, отличие наших личных прав от хозяйственных сводится к тому, что возникновение и прекращение имущественных отношений свободно, а семейных — иногда свободно (напр., заключение брака), иногда не свободно (напр., союз родителей и детей). И, наконец, последнее отличие это то, что личные права, конечно, не могут быть отчуждаемы и не могут быть переносимы на другое лицо. Таким образом, определенная группа отличий и определенная группа сходств существует между вопросами хозяйственно-экономическими и вопросами личного свойства. Основное, что их объединяет, что связывает их друг с другом, заключается именно в том, что и те, и другие регулируют вопросы, возникающие из частноправовых отношений». В итоге Я.Н. Бранденбургский делал вывод о необходимости эти кодексы объединить.

Наиболее распространенной и преобладающей в 20-е годы точкой зрения, обосновывающей самостоятельность семейного права как отрасли права, была позиция С.И. Раевича, указывавшего на публично-правовые начала семейного права и значительное число императивных норм: «В буржуазном законодательстве семейные отношения, как и большая часть имущественных отношений, рассматриваются принципиально как сфера «частного» законодательства. Иначе в советском праве. В нем и гражданское имущественно-правовое законодательство пропитано тем, что любят называть публично-правовыми элементами. Семейное право (с брачным и опекунским) составляет самостоятельную отрасль советского права, в котором почти все нормы принудительны и исключают возможность существования противной им воли управомоченных лиц и ставят во главу угла интерес общественный. Брачному, семейному и опекунскому праву в соответствии с этим посвящены в советских республиках (в частности, в РСФСР) особые кодексы. К правовым отношениям, возникающим на почве семьи, неприменимы нормы, содержащиеся в кодексах гражданских».

Об особенностях семейного права как отрасли частного права писал С.А. Беляцкин: «Семейственное право, регламентирующее персональные и материальные стороны семьи, примыкает к области частного права, отличаясь от других частноправовых институтов большей интенсивностью официальной охраны. Взаимные права и обязанности супругов, а также родителей и детей — по имуществу характеризуются сравнительно с другими имущественными отношениями частного права лишь некоторыми особенностями, вытекающими из свойств семьи и семейной жизни. Личные правоотношения, составляющие едва ли не главное содержание семейственного права, создаются также: а) между супругами, б) между родителями и детьми».

В дальнейшем дискуссия был продолжена Г.Н. Амфитеатровым, основными доводами которого в поддержку самостоятельности семейного права являлись отсутствие в семейном праве доминирования имущественных отношений над личными неимущественными, и наоборот, зависимое положение имущественных отношений от личных неимущественных, а также определение семейных имущественных отношений как отношений особого рода, к которым классические цивилистические конструкции неприменимы.

К началу 40-х годов такая точка зрения стала преобладающей.

Действовал называвшийся по-разному «семейный» кодекс, в судах семейные споры выделялись в отдельные категории дел, действовали комиссии по делам несовершеннолетних.

М.М. Агарков также рассматривал семейное право как особую отрасль советского права и ставил вопрос о разграничении его с другими отраслями права, прежде всего с гражданским правом. Несмотря на обоснование выделения семейного права в качестве самостоятельной отрасли, М.М. Агарков определял возможность субсидиарного применения норм Гражданского кодекса к семейным отношениям.

Во многом обобщающей различные позиции относительно места семейного права в советском праве стала работа Г.М. Свердлова «О предмете и системе социалистического семейного права». В ней семейное право признавалось самостоятельной отраслью. Г.М. Свердлов придерживался первой позиции и определял социалистическое семейное право как «совокупность норм (правил поведения), установленных государственной властью в целях регулирования отношений, возникающих из совместной жизни мужчины и женщины, из взаимопомощи членов семьи и совместного ведения ими хозяйства, из рождения, содержания и социалистического воспитания детей и из направленной на укрепление семьи деятельности государственных органов».

Как видно, дискуссии о месте семейного права в советском праве на том этапе закончились в пользу представителей самостоятельности семейного права по отношению к другим отраслям. Семейное право преподавалось в юридических вузах как отдельная дисциплина.

Участники дискуссий не пострадали (во всяком случае за участие): одни, как мы говорили, уехали за рубеж, другие, как, например, Г.М. Свердлов, выпустили базовые учебники по семейному праву, которые актуальны до сих пор.

Оно и понятно. Ведь обсуждалась не суть семейной политики, а только ее законодательное оформление. В отличие от дискуссии о правопонимании это был спор «чистых» правоведов без какой-либо примеси идеологии (за исключением П.И. Стучки). Была лишний раз продемонстрирована инвариантность права как инструмента регулирования не только относительно правящего режима, но и относительно колебаний линии партии. Хотите разрушения буржуазной семьи — вот вам семейные кодексы 1918 и 1926 гг. с минимальным вмешательством государства в семейно-брачные отношения. Хотите стабилизации семьи с жестким контролем над ячейкой социалистического общества — вот вам «совокупность норм, установленных государством». Причем практически от одних и тех же действующих лиц и в том же Кодексе 1926 г.

Семейные отношения вытекают из биологической природы человека, являются важнейшей частью культуры любого этноса и активно включены во все ключевые социальные и экономические процессы. С первобытных времен регулирование семейных отношений осуществлялось на основе обычаев, традиций и религиозных канонов. Следуя марксистской догме о разрушении буржуазной семьи в первые годы после прихода к власти, большевики фактически пытались по-быстрому изменить многовековой культурный код, который к тому же заметно различался для многочисленных народов страны. Понятно, что эта попытка была заранее обречена на неудачу.

Замена одной культурной нормы на другую является тяжелейшей, если не сказать запредельно сложной задачей. При этом большевики сами не имели четкого представления, что должна представлять собой новая социалистическая семья. Одно они знали точно: религия должна быть полностью исключена из семейных отношений. Один из самых красочных религиозных ритуалов — бракосочетание они заменили государственной регистрацией брака. Понятно, что эта унылая процедура не могла соперничать с пафосным ритуалом церкви, так что венчание, крещение детей и отпевание покойников по-прежнему продолжались, особенно в сельской местности, а настоящим браком считался именно церковный брак.

Поэтому вскоре появились соответствующие коммунистические ритуалы — «красные крестины», «октябрины» и «комсомольские свадьбы». Эти церемонии были не столько семейными праздниками, сколько важными общественными событиями. Первой «красной свадьбой» была свадьба наркомов А. Коллонтай и П. Дыбенко, которая состоялась в марте 1918 г. К моменту свадьбы Александре было 46, а Павлу 29. Их страстный, пламенный революционный брак просуществовал до 1923 г. Тем не менее религиозные и этнические ритуалы благополучно пережили более 70 лет советской власти и широко распространены в наше время. Кое-где даже есть попытки восстановления семейно-брачных отношений по нормам шариата, включая многоженство, а также таких обычаев, как калым и похищение невест. А ведь «освобожденная женщина Востока» составляла особую гордость советской власти.

Неопределенность в понимании большевиками новой семьи породила многочисленные импровизации активистов — сначала в духе первобытной общины, затем в духе превращения потребности биологического продолжения рода в еще один производственный процесс.

Всем этим экспериментам был положен конец, когда революционная романтика разрушения семьи и отмирания государства была заменена тезисом о всемерном укреплении социалистического отечества. Являясь микрокопией общества, семья служит хорошо отлаженным механизмом воспроизводства социальных и экономических процессов, а потому необходима для обеспечения устойчивого функционирования государства.

В итоге новая социалистическая семья оказалась старой доброй традиционной семьей, правда, осененной не божьей благодатью, а советским законом и несколько деформированной социально-политическими особенностями 20-х—30-х годов.

Идея общественного воспитания детей не была реализована по объективным причинам, однако позволила решить острую проблему, порожденную революцией и гражданской войной, — проблему детской беспризорности.

Несомненным достижением советского семейного законодательства считается провозглашение равенства мужчин и женщин, что явилось следствием заметного влияния суфражисток и феминисток в первом советском правительстве. Однако это было лишь декларированное равенство, ибо реалии семейных практик при облегчении процедуры развода вели к полному переносу ответственности за детей на женщин. У строящегося советского государства не было ресурсов для осуществления объявленных программ по освобождению женщин от быта и от ответственности за воспитание детей.

Кроме того, это достижение подразумевало и вполне прагматичную цель — резкое умножение трудовых ресурсов за счет вовлечения женщин в ряды трудящихся. Однако идеологическая реставрация традиционной семьи, где женщине принадлежит роль хранительницы очага и воспитательницы детей, как об этом говорится в эпиграфе, предпосланном настоящему параграфу, сделала провозглашенное равенство полов еще более сомнительным.

Законодательно отменить различие полов и, соответственно, их социальных функций, как это и сегодня пытаются сделать в особо «продвинутых» странах, вряд ли удастся.

Оглавление книги «Страсти по праву: Очерки о праве военного коммунизма и советском праве. 1917—1938»

Пролог       

ГЛАВА 1. РЕВОЛЮЦИЯ 1917 Г         

§ 1. Общие рассуждения о судьбе отечественной мегамашины        

§ 2. Крах Российской империи      

§ 3. Возникновение советской мегамашины     

Глава 2. ДЕКРЕТНОЕ ПРАВО И ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ (1917-1921 гг.)   

§ 1. Общие замечания  

§ 2. Конституция 1918 г. — правовой источник власти большевиков      

§ 3. Революционные трибуналы и суды как инструмент государственного террора      

§ 4. Заключение  

Глава 3. ПРАВО В РСФСР И СССР в 20-30-х годах    

§ 1. Общие замечания  

§ 2. Что такое социалистическое право? 

§ 3. Отцы-основатели социалистического права       

Николай Васильевич Крыленко      

Дмитрий Иванович Курский          

Петр Иванович Стучка        

Андрей Януарьевич Вышинский     

Евгений Брониславович Пашуканис         

Александр Григорьевич Гойхбарг   

Петр Ананьевич Красиков    

Михаил Андреевич Рейснер   

§ 4. Дискуссия о правопонимании 20-30-х годов      

§ 5. Заключение  

Глава 4. ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ЛЕГАЛЬНОГО НАСИЛИЯ      

§ 1. Общие замечания  

§ 2. Судебная реформа 20-х годов 

§ 3. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. и в редакции 1926 г.      

§ 4. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1922 г. 

§ 5. Исправительно-трудовые кодексы РСФСР 1924 и 1933 гг.    

§ 6. Смертная казнь      

§ 7. Заключение  

Глава 5. СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЗАКОННОСТЬ И ВНЕСУДЕБНЫЕ РЕПРЕССИИ    

§ 1. Несколько вступительных слов        

§ 2. Над правом и законом    

§ 3. Фабрики страха     

§ 4. Заключение  

Глава 6. ВИТРИНА СОЦИАЛИЗМА.

СОВЕТСКИЕ КОНСТИТУЦИИ 20-х - 30-х годов         

§ 1. Несколько вступительных слов        

§ 2. Конституция СССР 1924 г.       

§ 3. Конституция РСФСР 1925 г.    

§ 4. Конституция СССР 1936 г.       

§ 5. Конституция РСФСР 1937 г.    

§ 6. Заключение  

Глава 7. КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА В ПЕРИОД НОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ. ОТ РАСЦВЕТА ДО ЗАКАТА      

§ 1. Экономика страны накануне НЭПа   

§ 2. Гражданское законодательство        

§ 3. Гражданское судопроизводство       

§ 4. Земельное законодательство и коллективизация 

Земельный кодекс РСФСР 1922 г.  

Лесной кодекс РСФСР 1923 г.        

Горное законодательство     

Общие начала землепользования и землеустройства СССР 1928 г.       

Коллективизация         

§ 5. Транспортное законодательство       

Акты в сфере железнодорожного транспорта        

Уставы железных дорог       

Воздушное право 

Акты в сфере автомобильного и гужевого транспорта 

Акты в сфере морского и речного транспорта         

§ 6. Налоговое законодательство   

§ 7. Наследственное законодательство    

§ 8. Заключение  

Глава 8. ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО О НАСУЩНОМ.

ТРУД, ЖИЗНЬ, СЕМЬЯ    

§ 1. Общие замечания  

§ 2. Свободный труд поневоле. Трудовое законодательство         

§ 3. Большевистский ответ на жилищный вопрос. Жилищное законодательство         

§ 4. Старая новая семья. Семейное законодательство 

§ 5. Заключение  

Эпилог