Сомнительные основания

Возвращение дела в порядке ст. 237 УПК как способ лишения обвиняемых конституционного права на суд присяжных

Хабибуллин Наиль
Адвокат АП Оренбургской области, КА «Право»

09 января 2025
Судебная практикаУголовное право и процесс

В апреле 2023 г. в Оренбургском областном суде началось рассмотрение уголовного дела с участием присяжных в отношении К., обвиняемого по ст. 210.1, ч. 3 ст. 30 и двум эпизодам по п. «а», «е», «ж» и «з» ч. 2 ст. 105 (в редакции Федерального закона от 13 мая 2008 г. № 66-ФЗ) УК РФ, и С., обвиняемого по ч. 3 ст. 30 и двум эпизодам по п. «а», «ж» и «з» ч. 2 ст. 105 (в редакции Федерального закона от 5 января 2006 г. № 11-ФЗ и от 21 июля 2005 г. № 93-ФЗ) УК.

Я являюсь защитником обвиняемого С.

Доказательственную несостоятельность обвинения защита усмотрела еще до судебного разбирательства – на стадии выполнения требований ст. 217 УПК РФ, в связи с чем в благоприятном для подзащитных исходе мы не сомневались.

Каждое доказательство по любому уголовному делу обладает уникальной смысловой структурой, которая, оставаясь в неизменном виде, не позволяет толковать доказательство по собственному разумению, игнорируя его истинный смысл, – то есть имеет неизменный доказательственный фон.

Мы понимали, что именно внутренняя структура «задает тон» доказательству, определяя его доказательственное свойство, на основании которого рождаются конкретные выводы – независимо от того, желаемы они для сторон или нет.

При представлении гособвинителями доказательств защита внимательно наблюдала за присяжными, стараясь понять их отношение к сущности демонстрируемых стороной обвинения доводов.

Ко дню завершения представления доказательств стороной обвинения сомнений в вынесении оправдательного вердикта ни у защитников, ни у подзащитных не было. Ощущение предстоящей победы укрепилось в нас на стадии представления доказательств защиты, в процессе которой признаки одобрения нашей позиции присяжными были очевидны – на что, видимо, обратили внимание и гособвинители, участвующие в деле.

Когда позади остались не менее 85 судебных заседаний, громом среди ясного неба прозвучало ходатайство гособвинителя о возвращении дела прокурору в порядке ст. 237 УПК по мотиву наличия обстоятельств, препятствующих его рассмотрению.

В том, что данная позиция скорее всего является спланированной процессуальной акцией, а также в том, что ходатайство будет удовлетворено, защита не сомневалась. Более того, представлялась очевидной цель такого шага – лишить обвиняемых права на рассмотрение дела судом присяжных при новом поступлении материалов в суд, тем более местные СМИ еще в начале судебного разбирательства по данному делу отмечали, что подсудимые «запрыгнули в последний вагон», так как Госдума недавно вывела из-под юрисдикции суда присяжных рассмотрение дел в отношении организаторов преступных групп и сообществ1.

Постановлением суда от 1 апреля 2024 г. ходатайство гособвинителя было удовлетворено. Кроме того, содержание обвиняемых под стражей было продлено на три месяца. При этом суд исходил из того, что в обвинении «не указано, какие отдельные организационно-распорядительные, нормативно-регулирующие и дисциплинарные функции К. реализовал с середины 90-х годов, а какие с 2000 года»; «согласно обвинительному заключению К. занял высшее положение в преступной иерархии на территории Оренбургской области в 2000 году. Вместе с тем, в период с 1999 года по апрель 2000 года К. организовал преступную группу, с целью сохранения, поддержания и последующего укрепления своего криминального авторитета и высшего положения в преступной иерархии на подконтрольной территории Оренбургской области». Также отмечалось, что формулировка «в 2000-м году был назначен лицом, занимающим высшее положение в преступной иерархии на территории Оренбургской области, и стал выполнять ˂…˃ функции» лишает суд возможности определить время осуществления подсудимым этих функций, «поскольку глагол неопределенной формы лишь констатирует действие как процесс, а не его завершение результатом».

Суд первой инстанции также посчитал, что «Суждения относительно периода реализации К. своих полномочий в рамках инкриминируемого преступления не только изложены без ссылки на осуществление им определенных функций, но и противоречивы»; в обвинительном заключении отсутствует указание на способ и обстоятельства совершения К. преступных действий в указанный период; не приведены конкретные функции и полномочия, посредством которых он поддерживал свой авторитет и лидерство в преступной среде, занимая в ее иерархии высшее положение», в отношении К. якобы нарушены требования п. 3 ч. 1 ст. 220 и п. 4 ч. 2 ст. 171 УПК, а также что имеются предусмотренные ст. 153 УПК основания для соединения уголовных дел, что в соответствии с п. 4 ч. 1 ст. 237 УПК влечет возвращение дела прокурору для устранения препятствий его рассмотрения судом.

Несостоятельность данного постановления, по мнению защиты, вытекает из следующих обстоятельств.

Анализ постановления о привлечении К. в качестве обвиняемого, а также обвинительного заключения указывает, что выводы суда первой инстанции о наличии нарушений требований уголовно-процессуального законодательства, исключающих возможность вынесения законного и обоснованного приговора, не соответствуют фактическим обстоятельствам дела. Из указанных процессуальных документов следует, что в них в соответствии со ст. 73, 171 и 220 УПК надлежаще изложено существо предъявленного К. обвинения по ст. 210.1 УК, – в частности, в них содержатся сведения о месте, времени совершения преступления; способах, мотивах и иных обстоятельствах, подлежащих доказыванию по уголовному делу. Кроме того, описание инкриминируемого К. деяния, приведенное в обвинительном заключении, соответствует формулировке, изложенной в постановлении о привлечении его в качестве обвиняемого, а также диспозиции ст. 210.1 УК. При этом необходимо отметить, что преступление, предусмотренное указанной статьей, по конструкции объективной стороны является формальным – то есть считается оконченным в момент занятия лицом высшего положения в преступной иерархии. Для квалификации данного деяния последствия значения не имеют, однако момент окончания преступления принципиален. В связи с этим утверждения суда о наличии в описании деяния неопределенной формы глагола («стал выполнять функции»), констатирующего «действие как процесс, а не завершение результатом», с правовой точки зрения являются беспочвенными.

Кроме того, в соответствии со ст. 54 Конституции РФ и ст. 10 УК закон, устанавливающий или отягчающий уголовную ответственность, не имеет обратной силы. Следовательно, привлечение лиц к уголовной ответственности по ст. 210.1 УК возможно исключительно с даты вступления в силу данной нормы, – то есть с 12 апреля 2019 г.

Положения п. 7 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 12 декабря 2023 г. № 43 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о длящихся и продолжаемых преступлениях» обязывают суды руководствоваться общими положениями ст. 9 УК о действии уголовного закона во времени. Согласно данным разъяснениям ВС в случаях, когда длящееся или продолжаемое преступление начато до вступления в силу нового уголовного закона, ухудшающего положение лица, совершившего противоправное деяние, но окончено после вступления закона в силу, в отношении такого лица подлежит применению новый уголовный закон.

Таким образом, Верховный Суд установил, что суды должны руководствоваться общими положениями ч. 1 ст. 9 УК, согласно которым преступность и наказуемость деяния определяются законом, действовавшим во время совершения деяния. Если часть объективной стороны длящегося или продолжаемого преступления совершена в период действия нового закона, применению подлежит он.

Применительно к обвинению К. по ст. 210.1 УК стоит отметить, что данный состав введен в Уголовный кодекс с 12 апреля 2019 г. Соответственно действия, совершенные К. до указанной даты, не могли войти в структуру обвинения по ст. 210.1 УК и требовали самостоятельной оценки вне состава данной статьи Кодекса. При этом Верховный Суд особо указал на необходимость четкого установления времени начала и окончания инкриминируемого деяния.

В связи с этим доводы суда первой инстанции об отсутствии в обвинении сведений о конкретных действиях К., совершенных до 12 апреля 2019 г., – применительно к составу ст. 210.1 УК и во взаимосвязи с ним – несостоятельны, поскольку данные действия, даже если имели место, не могут быть приняты во внимание в контексте ст. 210 УК.

Из изложенного следует, что суду следовало руководствоваться исключительно положениями ст. 9 и 10 УК, а также ст. 54 Конституции, учитывая при этом лишь время, когда К., по версии следствия, якобы занял высшее положение в преступной иерархии, – то есть 2000 г., – а также его действия после 12 апреля 2019 г., и время окончания инкриминируемого деяния.

Помимо изложенных доводов стоит отметить, что указание в обвинении различных временных периодов совершения преступления, как представляется, не может служить основанием для возвращения дела прокурору, поскольку время совершения преступления при необходимости может быть уточнено судом, что не является нарушением требований УПК и не нарушает право обвиняемого на защиту, поскольку позволяет ему защищаться от обстоятельств, констатированных в указанное в обвинении время, выдвигать алиби и предъявлять доказательства относительно этого периода. Более того, время совершения преступления имеет существенное уголовно-правовое значение лишь при включении его законодателем в перечень обязательных конструктивных признаков состава определенного преступления. В иных случаях указание времени не является обязательным элементом обвинения.

В связи с этим следует признать, что варианты отображения в обвинении К. временных периодов являются достаточными для разрешения уголовного дела в соответствии с законом в рамках требований ст. 73, 171 и 220 УПК.

Таким образом, по мнению защиты, следственными органами не было допущено существенных процессуальных нарушений, повлекших лишение или ущемление гарантируемых законом прав участников уголовного судопроизводства, которые суд не мог бы устранить самостоятельно, и исключающих возможность вынесения законного и обоснованного решения по делу, в связи с чем оснований для возвращения дела прокурору в порядке ст. 237 УПК не было.

Обжалование постановления суда первой инстанции к положительным результатам не привело, и дело было возвращено прокурору, после чего направлено в следственные органы. На стадии ознакомления с материалами дела обвиняемые К. и С. вновь ходатайствовали о рассмотрении данного уголовного дела судом присяжных.

После завершения расследования дело было направлено в Оренбургский областной суд, который назначил открытое судебное заседание по рассмотрению дела судьей единолично.

Отказав в удовлетворении ходатайства защиты о рассмотрении дела с участием присяжных заседателей, суд исходил из того, что:

• обстоятельства предъявленного С. обвинения в убийстве и покушении на убийство якобы тесно взаимосвязаны с обвинением, предъявленным К., в том числе по ст. 210.1 УК;
• выделение дела в отношении С. невозможно, поскольку может отразиться на объективности, всесторонности и полноте его рассмотрения судом и будет исключать принятие по делу судебного решения, отвечающего требованиям законности и справедливости.

По мнению защиты, данные утверждения не соответствуют фактическим обстоятельствам дела. В частности, С. не обвиняется в занятии высшего положения в преступной иерархии, предусмотренном ст. 210.1 УК, введенной Федеральным законом от 1 апреля 2019 г. № 46-ФЗ2, и к данному составу не имеет отношения. Данное лицо обвиняется в деяниях, совершенных за 14 лет до введения в Уголовный кодекс состава преступления, предусмотренного ст. 210.1.

При таких обстоятельствах утверждения суда первой инстанции о «тесной взаимосвязи» обвинения С. в совершении упомянутых деяний с предъявленным К. обвинением, в том числе по ст. 210.1 УК, несостоятельны, и, с учетом требований ст. 10 УК, деяния обвиняемых, датируемые 25 октября 2005 г. и 15 июня 2006 г., не могут рассматриваться в контексте состава ст. 210.1 УК, который уголовным законом в тот период предусмотрен не был.

Приведенные обстоятельства с учетом волеизъявления обвиняемых о рассмотрении уголовного дела с участием присяжных подчеркивают безусловную необходимость выделения в отдельное производство уголовного дела в отношении К. в части предъявленного ему обвинения по ст. 210.1 УК и направления выделенного дела по подсудности, что было четко отображено в позиции защиты.

Однако суд первой инстанции даже не рассматривал вопрос о выделении уголовного дела по ст. 210.1 УК в отношении К. в отдельное производство, тем самым лишив С. и К. гарантированного им ст. 47 Конституции РФ права на рассмотрение с участием присяжных уголовного дела по обвинению в совершении преступлений, совершенных в 2005 и 2006 гг. и не имеющих отношения к вмененному К. составу по ст. 210.1 УК.

Приведенное дело из адвокатской практики является наглядным примером использования стороной обвинения ст. 237 УПК для лишения подсудимых права на рассмотрение уголовного дела судом присяжных.

1 Федеральный закон от 13 июня 2023 г. № 216-ФЗ «О внесении изменения в статью 30 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации».

2 «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части противодействия организованной преступности».