Не умышленный тяжкий вред здоровью, а превышение необходимой обороны

Активная защита помогла добиться переквалификации обвинения на менее тяжкое

Денисов Вячеслав
Адвокат АП Новосибирской области

19 Апреля 2021
Судебная практикаУголовное право и процесс

«Действуя умышленно, Л., с целью причинения тяжкого вреда здоровью Х., опасного для жизни человека, осознавая общественную опасность своих действий, предвидя неизбежность наступления общественно-опасных последствий в виде причинения тяжкого вреда здоровью Х. и желая их наступления, но вместе с тем не желая причинения смерти Х., хотя при должной внимательности и предусмотрительности должен был и мог предвидеть наступление смерти Х., умышленно нанес приисканным на месте происшествия ножом один удар в область правого бедра Х.».

Первое, что приходит в голову после ознакомления с приведенной цитатой, – слова Виктора Черномырдина: «На любом языке я умею говорить со всеми, но этим инструментом я стараюсь не пользоваться»1. Увы, не все следуют данному правилу…

Но это я прочел уже потом, в обвинительном заключении, а в ночь события по звонку незнакомого мне человека собрался и в метель поехал в поселок в 30 км от Новосибирска. Звонивший сообщил, что его брат совершил убийство и ему срочно нужен адвокат. Когда я подъезжал к месту, мне снова позвонили, и я был вынужден поехать в обратном направлении, поскольку подозреваемого доставили с места преступления в отдел полиции.

Как следовало из фабулы постановления о привлечении Л. в качестве обвиняемого по ч. 4 ст. 111 УК РФ, во время распития спиртного между ним и Х. произошла ссора, в ходе которой у Л. на почве внезапно появившейся личной неприязни возник преступный умысел, направленный на умышленное причинение собутыльнику тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего.

Сложность защиты по такой категории дел в том, что в отсутствие свидетелей, которые могли бы выразить свое отношение к случившемуся, доступным для реконструкции событий средством остается только работающая «фотовспышками» память подзащитного, находившегося в состоянии тяжелого алкогольного опьянения. То есть у защитника, по сути, нет ничего, в то время как у следователя из доказательств обвинения – труп, залитая кровью комната, нож в ноге трупа и подозреваемый, который произносит буквально: «Да, это я его убил». Как показывает современная практика, любые возражения протрезвевшего подсудимого в условиях такой реальности будут отражены в приговоре с ремарками суда: «Пытаясь избежать уголовной ответственности за совершенное преступление…».

Из показаний подзащитного следовало, что в процессе совместного с Х. распития спиртных напитков тот назвал его петухом. Не имеющий формально судимости, но ранее трижды побывавший в «местах с ярко выраженной прохладой», Л. попытался объяснить собеседнику, что слово «петух» там хотя и звучит чаще, чем на птицефермах, но имеет совершенно иной смысл, и попросил это слово по отношению к нему больше не употреблять. Поскольку для Х. эта философия оказалась чуждой, он возразил самым доступным, на его взгляд, способом – не менее двух раз ударив собеседника кулаком по голове. Л. оттолкнул обидчика. Тогда Х. схватил со стола кухонный нож и бросился на Л. Мой подзащитный выбил нож из руки Х., но тот вновь набросился на него с кулаками. Устав от этого утомительного «разговора», Л. схватил со стола нож, выпавший из руки Х., и всадил ему в ногу по самую рукоять. Х. упал на пол и через несколько минут скончался от геморрагического шока – лезвие ножа рассекло бедренную артерию. Сразу после этого Л. позвонил жене и попросил вызвать полицию и скорую помощь.

Выслушав данную историю от подзащитного, я незамедлительно заявил следователю ходатайство о назначении судебно-медицинской экспертизы, поставив вопрос о природе и времени возникновения повреждений на голове Л. Кроме того, понимая, что позиция защиты основывается исключительно на показаниях подозреваемого, я заявил ходатайство о допросе лечащего врача Л. в районной поликлинике – нужен был ответ на вопрос о наличии у подзащитного заболеваний, связанных с нарушениями двигательных функций. Выяснив у доверителя, кто из односельчан может подтвердить версию о том, что в состоянии алкогольного опьянения функции ног у Л. нарушаются, я заявил ходатайство и о допросе свидетелей в рамках предварительного следствия.

В ходе допроса Л. показал, что страдает неврологической болезнью, из-за чего ограничен в движениях, это не позволяло ему вскочить со стула и избежать ударов, которые наносил ему Х. Получалось, что в отсутствие свидетелей по той же причине Л. не мог скрыться с места преступления! Я долго думал, использовать ли мне подобный аргумент. С одной стороны, этот факт подтверждает беспомощное состояние подзащитного, который не мог ни убежать, ни эффективно защищаться от нападавшего. С другой – формально таким образом я заявлял о том, что при иных обстоятельствах Л. непременно сбежал бы, стремясь завести следствие в тупик и «замести следы». Разумеется, я не имел бы это в виду, но сторона обвинения с высокой вероятностью могла истолковать мои доводы именно так. И все же я рискнул...

В судебном заседании я пояснил, что мой подзащитный реально воспринимал исходящую от Х. угрозу жизни и здоровью, поскольку тот уже нанес ему несколько ударов по голове, вызвав страх и боль. Чтобы избежать наступления опасных для жизни последствий, в момент очередного нападения подсудимый схватил со стола выпавший у Х. нож и, пресекая его преступные намерения, нанес единственный удар в самое безопасное, по его мнению, место – в ногу чуть выше колена. Он имел возможность ударить Х. ножом в грудь, живот, пах и шею, поскольку тот стоял прямо над ним, но не желал ни убивать его, ни причинять тяжкие телесные повреждения, а просто хотел остановить противоправные действия нападавшего.

Сразу после допроса подсудимого было заявлено ходатайство о переквалификации инкриминированного ему деяния с ч. 4 ст. 111 на ч. 1 ст. 114 УК. Несмотря на видимую возможность заявления ходатайства о прекращении уголовного дела в связи с нахождением Л. в состоянии необходимой обороны, я счел это неприемлемым из-за наличия обстоятельств, опровержение которых в будущем могло стать губительным и для избранной позиции. Были и другие данные, свидетельствующие о том, что Л. не находился в состоянии необходимой обороны. Косвенные, «скользкие», они еще не появились в материалах уголовного дела, но я был уверен, что это дело времени. Это как с ручкой, медленно катящейся к краю стола, – упадет или нет? Как выяснилось в дальнейшем, я и в этом оказался прав – указанные обстоятельства проявились в материалах уголовного дела как изображение на фотобумаге, но было уже поздно, поскольку избранную стороной защиты позицию обвинение не могло опровергнуть.

При осуществлении защиты по данной категории дел ключевым является Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 сентября 2012 г. № 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление», в котором четко изложен порядок привлечения к уголовной ответственности и переквалификации преступления с ч. 4 ст. 111 на ч. 1 ст. 114 УК. Несмотря на то что основная часть постановления посвящена толкованию ст. 37 УК, в нем разъяснены также основания переквалификации. Данное постановление оказало мне неоценимую помощь как при оспаривании обвинения на стадии судебного следствия, так и при подготовке защитительной речи.

В ходе предварительного расследования я еще дважды заявлял ходатайства о переквалификации деяния, в удовлетворении их всех следователем было отказано. Однако каждое из ходатайств содержало новые основания для его заявления, и в итоге эти ходатайства, как и невразумительные ответы следователя на них, становились частью уголовного дела, подтачивая «остов» обвинения.

Чтобы расшатать позицию гособвинителя, поддержавшего обвинение Л. по ч. 4 ст. 111 УК в полном объеме, нужны были непосредственно исследованные в судебном заседании факты.

Так, свидетель С. показал в суде, что является лечащим врачом Л., страдающего заболеванием, при котором нарушаются двигательные функции нижних конечностей. Алкоголь усугубляет симптоматику заболевания, негативно влияя на двигательные функции. Врач подтвердил, что в состоянии алкогольного опьянения Л. не мог ходить и просил родственников довести его до дома. Его свидетельские показания подтвердили показания моего подзащитного в той части, что в момент нападения Х. он не мог убежать и эффективно защищаться, в том числе от ударов руками.

По моему ходатайству была назначена повторная экспертиза трупа Х. На этот раз перед специалистом были поставлены вопросы о расположении Х. и Л. относительно друг друга в момент происшествия. В заключении эксперт пришел к выводу, что расстояние между обвиняемым и потерпевшим соответствовало тому, на которое указывал Л. При этом он не исключил, что удар ножом Л. нанес в тот момент, когда сидел перед стоящим перед ним Х., – то есть занимал уязвимую позицию.

Проведенный в судебном заседании следственный эксперимент с участием статиста и реконструированной обстановки с применением ножа опроверг версию стороны обвинения о том, что подсудимый готовился к совершению преступления, и подтвердил версию защиты о месте падения ножа после того, как обвиняемый выбил его из руки потерпевшего, а не «приискал», как утверждало следствие, для совершения преступления.

Из заключения судмедэксперта также следовало, что у Л. имеется кровоподтек в правой щечно-скуловой области, образовавшийся в период, соответствующий времени происшествия. Это подтвердило версию защиты, что потерпевший бил обвиняемого по голове. Показания моего подзащитного подкрепила и выписка из медицинского учреждения от 10 февраля 2020 г., в которой был указан диагноз: «Дорсопатия поясничного отдела позвоночника». Дополнительно запрошенная мной справка из врачебной амбулатории от 25 февраля 2020 г., содержащая информацию о специфическом заболевании Л., стала новым доказательством. Свидетели защиты, допрошенные на стадии предварительного следствия, в судебном заседании подтвердили, что потерпевший отличался агрессивностью и был непредсказуемым задирой.

Признанная потерпевшей сестра Х. в судебном заседании просила для подсудимого максимально сурового наказания. Прокурор, в свою очередь, просил суд признать состояние алкогольного опьянения Л. в момент совершения преступления отягчающим вину обстоятельством и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на 10 лет.

В ходе заседания я неоднократно и последовательно убеждал суд, что органом уголовного преследования возбуждено уголовное дело по ч. 4 ст. 111 УК и Л. привлечен в качестве обвиняемого исключительно на том основании, что исходом события стал установленный судмедэкспертизой тяжкий вред здоровью потерпевшего, повлекший смерть. Уверен, большое влияние на суд оказало также использование мной в качестве довода то, что привлечение Л. в качестве обвиняемого за совершение преступления по ч. 4 ст. 111 УК произведено без учета требований Постановления Пленума ВС от 27 сентября 2012 г. № 19 и общепринятой судебной практики. На протяжении почти полугода я убеждал суд, что собранные по делу доказательства позволяют заявить об ошибочности позиции органа уголовного преследования, а фактические обстоятельства дела и совокупность доказательств указывают на необходимость переквалификации деяния на ч. 1 ст. 114 УК.

В итоге суд не усмотрел в действиях подсудимого указанной в обвинительном заключении вины, указав, что позиция обвинения не подтверждается материалами дела и доказательствами, исследованными в заседании, равно как и то, что состояние опьянения повлияло или могло повлиять на совершение им преступления. Приговором Новосибирского районного суда г. Новосибирска от 30 марта 2021 г. Л. был признан виновным по ч. 1 ст. 114 УК и приговорен к 11 месяцам исправительных работ. При этом суд зачел в срок наказания пребывание осужденного в СИЗО с момента задержания, в связи с чем постановил срок наказания отбытым и освободил Л. в зале суда.

В заключение отмечу, что шансы на благоприятный исход повышаются, когда защита сводится не к опровержению доводов обвинения, а к понуждению стороны обвинения опровергать доводы стороны защиты. Это, как показала практика, самое слабое звено в цепи действий следователя и прокурора.

1 Журнал «Итоги». 1996. № 26.