«Модный» приговор?

Угроза уголовной ответственности за половые преступления в отношении несовершеннолетних стала безотказным средством шантажа

Подколзина Вера
Адвокат МКА «РОСАР»

31 Января 2020
Судебная практикаУголовное право и процесс

Преступления, связанные с нарушением половой неприкосновенности несовершеннолетних, – одни из самых страшных: преступники посягают на детей, которые нуждаются в повышенной правовой защите со стороны государства. Однако на практике наблюдается некий парадокс: поскольку эти преступления считаются самым мерзким, на что только может пойти человек, их практически не расследуют. Зачем проводить полное и всестороннее разбирательство, если есть показания пострадавшего ребенка и его мамы?

Таким образом, угроза привлечения к уголовной ответственности за половые преступления зачастую превращается в безотказное средство шантажа для не обремененных излишней моралью дам. В моей адвокатской практике во всех подобных случаях заявлениям о совершении мужчиной полового преступления в отношении ребенка предшествовала ссора этого мужчины с сожительницей или супругой. «Потерпевшим», соответственно, являлся ребенок женщины или общий.

Совершенно очевидно, что помимо показаний несовершеннолетней потерпевшей и ее матери следствию необходимо собрать объективные доказательства вины обвиняемого. Однако в уголовных делах таковые зачастую отсутствуют, что не мешает судам выносить обвинительные приговоры.

В двух недавних делах, которые я вела (в Кунцевском районном суде г. Москвы и Егорьевском городском суде Московской области), потерпевшие девочки в ходе расследования уголовного дела внезапно «вспоминали», что преступление в отношении них было совершено не в тот день, о котором они сообщили следователю, а год назад. Хотя такие «пробелы в памяти» несовершеннолетней являются, скорее всего, дачей ложных показаний или тяжким недугом, проверка правдивости показаний не проводилась, равно как и последующая экспертиза психического состояния потерпевшей. Этот «новый» эпизод описан следствием как «то же самое, но год назад», хотя, как известно, по каждому новому эпизоду необходимо собирать всю информацию, касающуюся состава этого – уже другого – преступления.

При этом даже девственность потерпевшей не мешала предварительному следствию вменять обвиняемому зверское изнасилование (в пьяном виде, еженощно на протяжении последних шести месяцев). Вопрос о том, каким образом возможно неоднократное проникновение полового члена на всю глубину при сохранившейся девственной плеве, следователем не ставился.

Кроме того, во всех уголовных делах о половых преступлениях из моей практики не встретилось ни одного протокола допроса потерпевшей, где та говорила бы своими словами, – тексты протоколов были написаны с использованием юридических формулировок, которых ребенок знать не может, которыми, как правило, не изъясняется (например, «и он совершил со мной половой акт»). Вызывать потерпевшую девочку на заседание и допрашивать там суды запрещают, мотивируя тем, что это нанесет ребенку лишнюю психотравму.

Суды также не допускают оглашения в судебном заседании объяснений, данных потерпевшей. Между тем практика показывает, что именно на этом этапе потерпевшие обычно говорят правду, а уже потом появляется «юридически безупречная» версия.

Сторона обвинения, возражая против оглашения объяснений потерпевшей, ссылается на то, что они не являются доказательствами по уголовному делу. Защита, в свою очередь, апеллирует к ст. 74 УПК РФ, в соответствии с которой «доказательствами по уголовному делу являются любые сведения, на основе которых суд, прокурор, следователь, дознаватель в порядке, определенном настоящим Кодексом, устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. В качестве доказательств допускаются: … 6) иные документы».

Не разрешая оглашения объяснений и заявления потерпевшей, суд первой инстанции не дает стороне защиты возможность подвергнуть сомнению достоверность показаний потерпевшей. В связи в этим считаю, что это не исследование судом обстоятельств дела, а манипулирование процессуальными нормами.

Кроме того, в одном из уголовных дел, согласно имеющимся в материалах сведениям, потерпевшая рассказала подругам, что оговорила сожителя матери, потому что «мама так сказала». Эту информацию в ходе допроса сообщила мать подруг потерпевшей девочки, которая выразила готовность привести дочерей для дачи показаний (соответственно, информацией о подругах потерпевшей следователь располагал). Ходатайство о допросе подруг, с которым к следователю обратился мой предшественник – защитник обвиняемого, было отклонено как не относящееся к делу. Мать потерпевшей, находясь в нетрезвом состоянии, написала СМС-сообщения родственникам бывшего сожителя о том, как «удачно засадила его в тюрьму». Переписка была заверена нотариально, но также не приобщена к делу как не имеющая к нему отношения.

Хотелось бы обратить внимание и на такой парадокс следствия: осмотр мест происшествия, относящийся к неотложным следственным действиям, может быть произведен через год после возбуждения дела: в последний день следственных действий (в уголовных делах из моей практики длительность такого осмотра, как следовало из протокола, составила 25 минут). Не изымаются также ни постельное, ни нательное белье, ни полотенца, на которых могут остаться следы преступления.

С постановлениями о назначении экспертиз обвиняемый и его защита, как показывает практика, знакомятся после того, как они фактически были проведены, причем период проведения экспертиз составляет от двух недель до полугода.

В одном из моих дел из затребованной самим же следствием от телефонных операторов информации вытекало, что, судя по данным принимающих базовых вышек, обвиняемый и потерпевшая в день совершения преступления находились в разных концах города. В протоколе осмотра вещественных доказательств следователь указал произвольное время, когда обвиняемый и потерпевшая в этот день находились вместе. Суды двух инстанций отказались исследовать диск с данными базовых вышек, опровергающими эту информацию.

Любой адвокат может привести из своей практики не один и не два подобных примера. Напомню, что санкция за совершение преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 131 УК РФ, – от 12 до 20 лет лишения свободы. Кроме того, в УК РФ больше нет такой нормы, согласно которой обвиняемый только на основе показаний потерпевшей может получить наказание по нижней планке санкции – 12 лет как милость и снисхождение суда. За совершение убийства и то нередко назначается более мягкое наказание.

Между тем, в соответствии со ст. 14 УПК РФ, бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого и обвиняемого, лежит на стороне обвинения. Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены, толкуются в его пользу. Презумпция невиновности предполагает, что виновность подсудимого должна быть доказана достаточной совокупностью допустимых, относимых и достоверных доказательств в отсутствие неустранимых сомнений в его невиновности.

При этом согласно требованиям ч. 4 ст. 302 УПК РФ обвинительный приговор не может быть основан на предположениях и выносится лишь при условии, что в ходе судебного разбирательства виновность подсудимого подтверждается совокупностью исследованных судом доказательств. К сожалению, по данной категории уголовных дел такой подход по большей части не усматривается.

В силу положений ст. 297 УПК РФ приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым и признается таковым, если он соответствует требованиям уголовно-процессуального законодательства, предъявляемым к его содержанию, процессуальной форме и порядку постановления, а также основан на правильном применении уголовного закона.

Как известно, первое, что должно быть безусловно доказанным в рамках судебного следствия, – событие преступления, поскольку если нет события, то и привлекать не за что. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого (ч. 3 ст. 49 Конституции РФ). Однако суды в нарушение требований УПК РФ доказательств существования события преступления не собирают, не проверяют и не оценивают в совокупности.

Как следует из содержания ст. 15 УПК РФ, суд создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав. Собирание доказательств осуществляется в ходе уголовного судопроизводства дознавателем, следователем, прокурором и судом путем производства следственных и иных процессуальных действий, предусмотренных Кодексом (ст. 86). В число последних входит, в частности, направление запросов, требований, поручений, обязательных для исполнения организациями, учреждениями, предприятиями, гражданами и служащими.

Однако суд отказал мне как адвокату в направлении запросов о посещении потерпевшей девочкой школы в указанный день, а также запросов операторам сотовой связи о местонахождении телефонов в интересующий суд период времени. Суд при этом ссылался на то, что адвокат может получить такие сведения самостоятельно. Излишне говорить, что указанные сведения предоставляются только по запросу правоохранительных органов и суда.

К сожалению, на уголовные дела существует своеобразная «мода». Несколько десятилетий назад с высоких трибун прозвучал лозунг о борьбе с хулиганством – и хулиганы заполонили следственные изоляторы. За хулиганство осуждали по реальным фактам и без таковых. Та же история произошла с преступлениями, касающимися наркотических средств. Теперь появилась новая «правоохранительная мода» – защита детей любой ценой. А поскольку правоприменители, ограждая неприкосновенность детей, зачастую не знают меры, «защита» детей стала настолько страшной, что впору уже защищать от детей половозрелых мужчин, поскольку мнимая педофилия превратилась в безотказное средство шантажа.