«Пылкий прокурор с непосильной задачей»: история громкого убийства начала века

Политика, внимание прессы, общественные споры и провокационные заявления — все это было в одном из самых известных судебных процессов в последние годы царского режима, когда расследовалось жестокое убийство мальчика Андрея Ющинского. Следствие в основном придерживалось бытовой версии. Но власти решили разыграть антисемитскую карту, для чего поставили в обвинители Оскара Виппера. Процесс освещался и обсуждался по всей стране. В итоге присяжные все-таки оправдали обвиняемого. А министру, прокурору и обвинителю пришлось ответить за участие в процессе после революции.

Дело Бейлиса

Убийство в Киеве подростка Андрея Ющинского в 1911 году всколыхнуло не только Россию, но и весь мир. Совершенное с особой жестокостью преступление — эксперты насчитали 47 ранений на теле мальчика и зафиксировали практически обескровление — заставляло рассматривать разные версии. Одна из них невероятно разожгла костер и без того процветающего в России антисемитизма. Черносотенцы обвинили во всем евреев, которым якобы в преддверии Пасхи понадобилась кровь христианского мальчика для изготовления мацы. 

Мендель Бейлис

На похоронах Ющинского разбрасывались черносотенные прокламации с требованиями отомстить за невинного страдальца, газеты пестрели безапелляционными заголовками «Ритуальное убийство» и утверждали, что нетрудно догадаться, чьих рук это дело. Два с половиной года, пока велось расследование, политики и публицисты ломали копья, выискивая виновных и не стесняясь самых провокационных заявлений. Следствие видело в убийстве преимущественно бытовое преступление, но недовольные этим правые депутаты открыто призывали к погромам. Книжный рынок был наводнен литературой о ритуальных убийствах и пропагандистскими открытками. Политизация дела набирала обороты: за ходом расследования следили министр юстиции Иван Щегловитов и прокурор Киевской судебной палаты Георгий Чаплинский, поддерживающие именно ритуальную версию. К началу судебного процесса общество было наэлектризовано до предела. 

Обвинение в убийстве было предъявлено еврею Менделю Бейлису, приказчику кирпичного завода, недалеко от которого и был обнаружен труп мальчика. Имя обвиняемого моментально стало одним из самых известных в Российской империи и за ее пределами. «Газеты переполнены Бейлисом. Бейлис мелькает и в передовой статье по Балканскому вопросу, Бейлис показывается и в заметке о сельскохозяйственном съезде, Бейлис ныряет в хронике, Бейлис фигурирует и в хлестком фельетоне «под Дорошевича», Бейлис везде: Бейлисом начинается газета, Бейлисом и кончается», — писала «Земщина» [1]. Все ждали не столько разрешения вопроса о виновности конкретного человека, сколько ответов на серьезные политические вызовы. 

Под прицелом прессы

Процесс с участием присяжных заседателей начался в Киевском окружном суде в сентябре 1913 года. Председательствовал судья Федор Алексеевич Болдырев, обвинение поддерживал товарищ (заместитель. — Прим. ред.) прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты Оскар Юрьевич Виппер, назначенный для этой цели министром юстиции Щегловитовым. Что именно заставило министра остановиться на фигуре Виппера, доподлинно неизвестно. По некоторым оценкам, он не был идеальным обвинителем, просто лучше остальных претендентов соответствовал целям Щегловитова. Наблюдатели отмечали определенный талант господина прокурора, энергичность и столичную самоуверенность. Одни ждали от него твердости в противодействии «мировому злу», другие считали, что на долю пылкого прокурора выпала непосильная задача — доказать ритуальное убийство, третьи гадали, ограничится ли Виппер обвинением только по отношению к Бейлису или на волне антисемитских настроений огульно припишет совершение ритуальных убийств всему еврейскому народу. 

Согласно обвинительному заключению, Бейлис «по предварительному соглашению с другими, не обнаруженными следствием лицами, с обдуманным заранее намерением, из побуждений религиозного изуверства для обрядовых целей лишил жизни мальчика Андрея Ющинского, 12 лет» [2]. То, что подсудимым оказался случайный человек, было понятно уже в ходе судебного заседания: о Бейлисе нередко вообще забывали, и это вызывало недоумение у присяжных заседателей. Попытки понять, что стоит за этим, нередко приводили к однозначным выводам: «Обвинительный акт по делу Бейлиса является не обвинением этого одного человека, это есть обвинение целого народа в одном из самых тяжких преступлений, это есть обвинение целой религии в одном из самых позорных суеверий», — отмечала газета «Киевлянин» [3].

 То, что подсудимым оказался случайный человек, было понятно уже в ходе судебного заседания: о Бейлисе нередко вообще забывали, и это вызывало недоумение у присяжных заседателей.

Благодаря подробным стенографическим отчетам в прессе, общество имело возможность наблюдать за происходящим в зале суда. Поведение всех участников процесса тщательно анализировалось. О Виппере едкие публицисты писали, что он пытается добиться своего любыми средствами, в том числе неприличными и недопустимыми, и сравнивали его с развязной петербургской «штучкой» в гостиной уездного чиновника. Несмотря на это, не осталась незамеченной странная взволнованность прокурора — наблюдатели докладывали: «Он нервничает и поминутно пьет воду». 

Бейлис на судеПолитически обусловленная позиция обвинения теряется в длинных допросах свидетелей и экспертов, но, безусловно, квинтэссенцию стоит искать в речи прокурора во время судебных прений. Обращаясь к присяжным и поддерживая ритуальную версию убийства, Виппер сказал: «Вы по этому делу должны вынести приговор, который вам подскажет ваша совесть. Пусть имя Бейлиса для евреев священно, но для русского человека оно таким не будет. Русский человек должен постараться поскорее это имя забыть, оно ему ненавистно. Но пусть русские люди никогда не забывают имени Андрюши Ющинского. Это имя мученика, имя дорогого для нас ребенка. К этой могиле будут приходить русские люди и будут молиться над его страданиями» [4]. 

«Явные погромные призывы», в которых спустя годы обвинят Виппера, в стенограммах судебных заседаний не обнаружены. Более того, он заявлял, что правительство не допустит никаких погромов, связанных с этим делом. Но некоторые его фразы, например «Достоевский сказал, что евреи погубят Россию. Эти слова нужно помнить всегда», вполне могли быть истолкованы как угодно.

Мендель Бейлис на основании вердикта присяжных заседателей все-таки был оправдан, но отголоски дела еще долго встречались в обществе. Несмотря на репутационные потери власти, дальнейшая карьера всех причастных к процессу складывалась вполне успешно. В частности, Виппер к 1917 году дослужился до товарища обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената.

Свидетель по делам о превышении власти и противозаконном бездействии должностных лиц

Февральская революция 1917 года все резко изменила. В конце февраля был арестован Щегловитов — к тому времени председатель Госсовета, чуть позже арестовали Чаплинского и Виппера.

Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц, созданная Временным правительством в первые дни революции, занялась в том числе и расследованием злоупотреблений при рассмотрении дела Бейлиса. В общественном сознании оно так или иначе ассоциировалось с государственной политикой и вмешательством царского правительства. Степень этого вмешательства и предстояло оценить комиссии.

С апреля по ноябрь 1917 года были допрошены десятки лиц, имеющих отношение к процессу. Комиссия использовала чисто юридические подходы, и расследование не выходило за рамки Устава уголовного судопроизводства, а предъявленные обвинения строго соотносились со статьями Уголовного уложения. На основании полученных данных комиссия ходатайствовала об уголовном преследовании бывшего министра юстиции Щегловитова, бывшего министра внутренних дел Маклакова, бывшего председателя Киевского окружного суда Болдырева, бывшего прокурора Киевской судебной палаты Чаплинского и других. Действия, которые им, в частности, инкриминировались: установление секретного наблюдения за присяжными заседателями, препятствование доставке в суд свидетелей, перлюстрация корреспонденции защитников Бейлиса, выдача денежных вознаграждений из секретных сумм Департамента полиции — были расценены как меры подготовки успешного исхода обвинения в процессе и преимущественно квалифицированы как превышение власти и противозаконное бездействие (ст. 338 и 341 Уголовного уложения) [5].

Установление секретного наблюдения за присяжными заседателями, препятствование доставке в суд свидетелей, перлюстрация корреспонденции защитников Бейлиса, выдача денежных вознаграждений из секретных сумм Департамента полиции — все это было квалифицировано как превышение власти и противозаконное бездействие.

Виппера в комиссии не допрашивали, обвинений ему не предъявлялось. О нем вообще ничего не известно с момента ареста и до апреля 1919 года. Судя по всему, если бы судебный процесс состоялся, Виппер проходил бы в качестве свидетеля, именно в таком качестве упоминал его на допросах бывший судья Болдырев.

Октябрьская революция помешала этому процессу завершиться. Но новая власть неожиданно вернулась к материалам давнего дела в 1919 году.

Один из «инсценировщиков» дела Бейлиса

Сегодня трудно сказать, кто из причастных к процессу Бейлиса был жив в 1919 году, когда советская юстиция вспомнила о Виппере. Щегловитов и Маклаков были расстреляны 5 сентября 1918 года в ходе красного террора. Следы Чаплинского теряются в 1917 году. Неизвестна судьба Федора Болдырева и некоторых других лиц, в отношении которых вела производство Чрезвычайная комиссия Временного правительства.

В 1919 году Виппер служил в Калужском губпродкоме и занимал должность заведующего столом контроля. В апреле он был арестован, в сентябре состоялся революционный трибунал. Обвинение поддерживал Николай Крыленко. 

Оскар Виппер

Согласно обвинительному заключению, Виппер «принял участие в инсценировке процесса Бейлиса по обвинению в ритуальном убийстве, ясно и отчетливо сознавая как цели, которые этим преследовались, так и средства, при помощи которых инсценировался процесс. Для этого он входил в неоднократные личные обсуждения обстоятельств инсценировки со Щегловитовым и Чаплинским, зная о ряде незаконных действий последних, соучаствовал в таковых и, наконец, в своем выступлении по делу в качестве обвинителя полностью поддерживал обвинение, причем допустил сознательно ряд явных погромных призывов, инсинуаций, оговорок, клеветнических выпадов, направленных не только против отдельных лиц, но и против еврейской национальности в целом. Всем этим он способствовал вполне сознательно той основной цели, которую преследовало инсценировкой процесса царское правительство, а именно: создать путем судебного приговора и вердикта присяжных в широких массах враждебное по отношению к евреям настроение и тем самым, питая националистическую ненависть и играя на темных инстинктах, расслоить широкие массы трудящихся, бросить их друг на друга и тем отвлечь внимание их от истинных виновников тяжелого бедственного положения, в котором царизм держал широкие трудовые массы рабочего класса и крестьянства. Этим он препятствовал развитию и росту революционного движения против царизма за освобождение этих масс от царского гнета и насилия, в чем не успел только по не зависящим от себя обстоятельствам» [6].

Подсудимый виновным себя не признал. Виппер заявил, что его участие в процессе в качестве обвинителя — служебный долг; что подготовка процесса и составление обвинительного акта осуществлялись другими лицами, а он просто представлял обвинение в суде; что о действиях других лиц в ходе процесса и о политических целях, преследуемых правительством, ему было неизвестно; что в своей речи он «обвинял не всю еврейскую нацию, не самую религию, а только отдельных изуверов, отдельную секту» [7].

Виппер нервничал, как и 6 лет назад, когда публика в Киевском окружном суде скрупулезно считала стаканы выпитой им воды. Он заявлял ходатайства о вызове свидетелей и приобщении материалов по делу Бейлиса — и тут же отказывался от них, говоря, что дожидаться конца процесса он не в состоянии. Трибунал действительно не стал затягивать рассмотрение дела. 

«Нужный Деникину человек»

Процесс прекрасно соотносился с целями революционных трибуналов, учреждаемых для рассмотрения дел о контрреволюционных деяниях, идущих против всех завоеваний Октябрьской революции и направленных к ослаблению силы и авторитета Советской власти. Установить в нем юридические основы практически невозможно.

Считается, что трибунал использовал в производстве материалы, собранные Чрезвычайной комиссией Временного правительства. Это не исключено, но обвинения высшим должностным лицам в 1917 году предъявлялись по статьям Уголовного уложения, комиссия не использовала неюридического понятия «инсценирование процесса» и не ходатайствовала о привлечении Виппера в качестве обвиняемого по уголовному делу о превышении власти. В основе советского суда, несмотря на то, что Випперу предъявлялись обвинения, в целом соотносимые с теми, которые предъявлялись Щегловитову и другим в 1917 году, лежала политика. Перед революционным трибуналом стоял не столько преступник 1913 года, сколько потенциальный враг, которого требовалось уничтожить.

В основе советского суда лежала политика. Перед революционным трибуналом стоял не столько преступник, сколько потенциальный враг, которого требовалось уничтожить.

Крыленко заявлял в обвинительной речи: «Царизма более нет в советской России: он свергнут, и самодержавие не вернется; части его слуг не существует, часть скрывается. Но там, где они имеют еще возможность действовать, там — у Деникина и Колчака — по-прежнему раздаются крики «Бей ж…в!». Генералам, которые под этими лозунгами поднимают восстания против Советской Республики, нужны идеологи, способные в случае необходимости публично встать на защиту этих лозунгов; нужны так же, как в свое время они нужны были царизму. Такой нужный Деникину человек сидит сегодня перед нами на скамье подсудимых» [8]. 

Примечательно, что сослуживцы Виппера в губпродкоме даже соглашались взять его на поруки. Но «с точки зрения охраны революции» Випперу было не место на свободе. «Допустим, гражданин Виппер служит не в Калуге, а в Харькове, — ораторствовал Крыленко. — Приходит Деникин, и сейчас же Виппер из сотрудников продкома становится прокурором суда; тогда снова и снова будет раздаваться его проповедь человеконенавистничества и погромов, и многим, может быть, из наших товарищей придется слушать эту проповедь со скамьи подсудимых». 

«Пусть же будет у нас одним Виппером меньше» [9], — подводил итог обвинитель, настаивая на расстреле. Но революционный трибунал постановил заключить его в концентрационный лагерь «до полного укрепления в республике коммунистического строя». Эта формулировка еще раз подтвердила, что в процессе бывшего прокурора по делу Бейлиса ничего, кроме политики, не было. 

До этих времен Оскар Виппер не дожил; по разным данным, он был расстрелян либо в декабре 1919-го, либо в 1920 году. 

Автор: Ольга Арсентьева

1. Накануне процесса // Земщина. 25 сентября 1913 года.

2. Дело об убийстве Ющинского // Киевлянин. 28 сентября 1913 года.

3. Ред. статья // Киевлянин. 27 сентября 1913 года.

4. Дело об убийстве Ющинского // Киевлянин. 25 октября 1913 года.

5. Дело Менделя Бейлиса. Материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства о судебном процессе 1913 г. по обвинению в ритуальном убийстве. — СПб., 1999.

6. Дело Виппера // Известия. 17 сентября 1919 года.

7. Дело Виппера // Известия. 19 сентября 1919 года.

8. Крыленко Н. В. Обвинительные речи по наиболее крупным политическим процессам. — М., 1937.

9. Там же.